Похоже на голос одного из стражников, которого я в дверях встречал.

– Не знаю, не дали никого сегодня.

– Одному не положено на ночь оставаться.

– Ну так оставайся, вместе будем.

– Губы закатай на их законное место. Меня пиво уже истомилось ждать. Так что сиди тут сам, завидуй.

– Я свое еще наверстаю. – Ох и голос у этого гада: противный, скрипучий, дребезжащий.

– Сидельцев сегодня много?

– У недоимщиков аж шестеро сидят. Тихие они, но если начнут в дверь ломиться, не слушай ничего. Утром обходчик пусть сам челобитные принимает, его для того и поставили. В левом тупике – бесноватый. Простой бесноватый – священники сказали, что он не по их части: просто головой тронулся. Били его крепко и у них, и до них, и у нас, да и закован по рукам и ногам – не шевелится. А может, сдох уже, по голове ему хорошо наваляли. Хотя живучие они… Будет опять орать – пускай орет.

– Вдруг и вправду сдох – так выносить надо, пока не завонялся.

– А ты пойди к нему и проверь. Он, говорят, когда вязали, мужику руку отгрыз у локтя.

– Да иди ж ты! Вот сам и проверяй!

– Ха! А оно мне зачем надо?! В общую камеру тоже не заглядывай – там разбойных ребят набили под самый потолок. На западной дороге целую шайку повязали, добаловалось ворье. В трактире упились, что на сорочьем перекрестке, а кто-то страже донес, ну и взяли их разморенными. Работы палачу теперь на неделю, там небось половине надо ноздри рвать, а остальным пальцы резать или руки рубить. Да и подвесить поближе к небесам не мешает некоторых. Следи за ними в оба: сволота там еще та, один хитрожопее другого. В колодной парочка сидит, но от тех вряд ли шум будет или хлопоты какие. Да и какие хлопоты от колодников? Все понял? Ну бывай тогда – закрывай за нами.

В коридоре зашумело, залязгало, затихло. Видимо, дверь закрыли на ночь.

Епископ, не пропустивший из диалога тюремщиков ни слова, громко прошептал:

– Дан, он один на ночь остался! Удача! Эх, нам бы в коридор только выбраться!

За решеткой посветлело – кто-то неспешно топал по коридору, видимо, с факелом в руке. Так и оказалось, перед «камерой» показалась фигура тюремщика: невысокий, толстый, коротконогий. Подробности при таком освещении из моего положения рассмотреть нелегко, но серьезным противником вроде не пахло.

– За что сидите, колодники? – с насмешкой поинтересовался «дребезжащий».

– Шлюху не поделили. – Епископ пояснил это столь непринужденным тоном и так молниеносно, будто неделю просидел здесь в ожидании именно этого вопроса и вообще является непревзойденным специалистом по продажным женщинам.

Хохотнув, тюремщик уточнил:

– Тех, кто шлюху поделить не может, в колодки не забивают. Врешь ведь!

– Мы в ходе ее дележки кабак разнесли, – пояснил Конфидус.

– Так вы, я вижу, повеселиться не дураки! Если не врешь, конечно. А что хоть за шлюха?

– А ты что, господин тюремщик, всех шлюх знаешь? И новых, и старых?

– Новых, наверное, не всех, а старых – конечно. Их, бывает, за дело или просто так попы сюда закрывают на денек-другой. Знакомимся, так сказать. – Стражник издал похабный смешок.

– Ну эту, значит, точно знаешь. Имя не скажу, но на вид старая. Очень старая. Беззубая совсем. И седая, а морда, как у тебя, точь-в-точь. Знаешь, зря ты здесь время теряешь. Платье раздобудь, и сможешь неплохо подрабатывать, не хуже, чем она. Вы ведь будто близнецы.

– Ты, колодник, языкаст больно! Смотри, договоришься! Не поленюсь самолично пяток плетей всыпать, а то мне руку набивать надо, в палачи думаю податься. Денег там побольше, чем у надзирателей выходит. Так что язык свой проглоти! Молчишь? То-то!