Появление в мае 1696 года в низовьях Дона царских галер и стругов стало неприятной неожиданностью для турок. Последние, как и положено победителям, пребывали в состоянии эйфории. Они даже поленились засыпать окопы, брошенные русскими. Подошедшим войскам осталось только занять их, подправить и расширить, чтобы затем заняться обстрелом крепости. Первый бомбардир принял самое живое участие в огненной потехе – заряжал, наводил, палил, не обращая внимания на опасности. Царевна Наталья Алексеевна, хорошо знавшая характер родного братца, пыталась его предостеречь.

Напрасно. Петр, как всегда, балагурил: «По письму твоему я к ядрам и пулькам близко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили. Однако, хотя и ходят, только по ся поры вежливо».

«Вежливо» – это, значит, не ранят, не калечат, не убивают. Зная, что впереди у Петра еще почти тридцать лет жизни, мы как-то забываем, что сам Петр об этом не знал. Рисковал по-настоящему, хотя мог этого не делать. Но Петр уже служит Отечеству, потому не бережется – ему все следует понять, испытать самому. Это уже не «потеха» с заведомо известным исходом, это жизнь, где пульки пока «ходят» мимо, но могут и ударить. Не случайно время своей службы Петр станет исчислять с Азовских походов!

Очень скоро стало ясно, что подневольные русские люди не напрасно ломались в изнурительной работе на воронежской верфи. Стоявшие в устье Дона турецкие суда со свежим подкреплением и припасами не решились проламываться через русские галеры, казацкие струги и возведенные в низовьях небольшие форты. Это дало возможность Петру со всех сторон блокировать крепость.

Осадные работы задерживались из-за нехватки инженеров. Наконец в середине июля появились австрийцы, присланные союзником, императором Леопольдом. Здесь выяснилось, что они не спешили под Азов, поскольку в Посольском приказе им объявили о намерении царя идти к крепости в конце лета. Виновник – глава приказа, думный дьяк Емельян Украинцев, который ввел в заблуждение инженеров вполне осознанно: а вдруг те проболтаются туркам? «Государственный подход» многоумного дьяка вызвал у Петра приступ ярости. Емельяну еще повезло, что между ним и петровским кулаком пролегли сотни верст. Весь гнев выплеснулся на бумагу. Ему «о государственном поверено… – ярился царь. – А что все ведают, закрыто (т. е. скрывает всем известные сроки осады)!». Петр верен себе и подкрепляет разнос вразумляющей сентенцией «…Чего он (Украинцев.-И.Я.) не допишет на бумаге, то я допишу ему на спине».

Стесненные со всех сторон, а главное, лишенные всякой надежды на скорую помощь, азовцы уже не выказывали прежней прыти. В крепости царили страх и уныние. Дело даже не дошло до генерального штурма – гарнизон объявил о своем намерении сдаться.

20 июля, преклонив знамена перед подбоченившимся Шейным, турки оставили Азов. Петр вышел к своему первому, пускай, как потом оказалось, пока еще без будущего морю. Азовскому. Впрочем, Азов – это еще не море. Выходу в море мешала мелководная дельта Дона. Целую неделю Петр обследовал побережье в поисках удобной бухты. Наконец в тридцати милях от устья Дона было найдено подходящее место. Казаки называли его на татарский манер – Таган-Рог. Здесь по приказу царя и была заложена первая в истории России военно-морская база – Таганрог.

Победу праздновали по-европейски. То был «реванш» прошлогоднему «азовскому невзятию», включая несчастное шествие с одним несчастным пленным турком. Пленных, впрочем, и на этот раз было негусто. Но то было совсем другое: турок отпустили своей охотою, по договоренности.