Удар. 

Еще один. 

 Первый по лицу, второй в бедро. Опять по лицу, опять в бедро. Бьёт точно в то же место. Нога тут же начинает дико болеть, а по подбородку стекает кровь. Губу разбил.

 Я выгибаюсь, тихо мычу, а понимая, что он остановился, ползу на дальний угол матраса, сворачиваюсь в комок, закрывая голову руками. И боюсь, нервно всхлипывая. Но Борька больше меня не трогает. Мысленно считаю секунды, сука, время так тянется, а он все стоит. Слышу, как тяжело дышит. Слышу, как скрипит зубами. Дух переводит? Думает, решает?

 Я уже отсчитала три минуты, а ничего не происходит. Я расслабляюсь, уже не ожидая рукоприкладства, как вдруг Борька забирается ко мне, хватает за волосы и тянет, хочет, чтобы я подняла голову.

 Больно, повинуюсь. Поднимаюсь на колени, глаза не открываю. Кожей ощущаю свой же страх, подкрепленный солёным вкусом крови на губах. 

– Смотри на меня! – рявкает он. Громко, так, что в ушах звенит. Резко открываю глаза и смотрю в его. – Еще раз осмелишься, и я кому-нибудь что-нибудь отрежу, – шипит он, наматывая мои волосы на кулак.

 А я хочу плакать, но не могу. Словно нечем. Жалею себя, Алешку. Только бы не сорвал злость на нем...

Вот дура!

 Все решила же подчиниться, поддаться. И только потом можно... 

 Борька притягивает меня к себе ближе, внимательно смотрит.

– Почему не плачешь? Тебе не больно?

– Больно, – шепчу я. 

 А он отпускает мои волосы так резко, что я почти падаю, но Боря не дает, одной рукой придерживает меня за локоть, а другой вытирает мою губу. Смотрит на кровь на своих пальцах, а потом подносит их ко рту и... облизывает. Чертов извращенец.

– Сладкая. Надо тебя наказать, – он отпускает меня и начинает расстегивать штаны. А я как ватная, никакая, адреналин выжал меня всю. Теперь я понимаю, отчего все женщины, оказавшись в подобной ситуации, редко сопротивляются. Да нет сил. А отсутствие силы притупляет волю, спасая остатки не основного, а главного инстинкта, самосохранения. "Что воля, что неволя – все равно". Вот и мне сейчас так. Жива, и слава богу.

 Борька, повернув меня лежащую к себе спиной, велит:

– Рачком, Крис. Поимею как сучку.

 Почти с покорностью встаю на четвереньки. Боря, спустив штаны, не мешкая, входит своим тугим, уже стоящим членом. 

Он возбудился, меня ударив?

 А что, если так теперь будет всегда?

 Стону, думая, что мысленно, а оказывается вслух. Бедро болит, губа опухает и ноет, а между ног опять жжёт. Там сухо, такое ощущение, что в меня пихают наждачку. Но Борю это не останавливает. Войдя полностью, он начинает вдалбливаться в меня остервенело, с восторгом в своих скупых ахах и охах.

 Слезы все же появляются. Текут по горящим щекам, разбавляя кровь на подбородке, все это капает алыми пятнами на одеяло. Но я стараюсь плакать бесшумно. Незачем про мои слезы знать Борьке. Комкаю ткань одеяла руками, пряча следы своей немощности. Терплю, твою мать, терплю и молю, чтобы он быстрей кончил... 

 Кажется, что он мучает меня уже долго. Приходится подыграть, двигаюсь ему навстречу и мычу. Пусть думает, что основной инстинкт взял вверх.

 И ему это помогает. Он импульсивно содрогается, выходит и кончает в край моей футболки, где-то на спине. А мне уже все равно. Я и так грязнее некуда.

 Я тут же опускаюсь плашмя на живот и порывисто дышу в скомканное одеяло.

– Не расстраивай меня больше, – произносит Борька и уходит, громко хлопнув дверью.

12. 11

Я лежу неподвижно уже долго. Кажется, пошевелюсь – и все тело начнёт болеть. Снаружи, внутри...

 Запах крови, которым пропитывается пододеяльник, вызывает тошноту, но я сдерживаюсь, терплю.