Шальная и мутная выдалась ночь. Впереди еще много дожидалось меня таких же смурных бдений, но эта выпала первой. Сначала мы долго бежали какими-то проходными дворами, удирая непонятно от кого, не зная – гонятся ли за нами или нет. Перемахнули через Ленина, проскочили параллельно Щорса, мимо «Океана», а потом вынырнули за Рыбацкой, свернули направо и уже за Чкаловским все дворами да потемками вернулись к площади. И по Кировскому, по Пушкарской выбрались к Серегиному дому. Где-то по пути Граф тормознул таксиста и взял у него бутылку. На «Козьем болоте» – пьяный пятачок у Введенской – водка стоила дешевле, но там нас могли поджидать мудрые «мусора».
Мы просидели до рассвета, пока я не вырубился. Граф сам почти и не пил, а только, как полагается другу, все подливал мне, подливал и помалкивал. А потом еще помог раздеться и укрыл одеялом.
– Они же меня бросили, – растолковывал я ему надцатый раз. – Все. Я остался один. Совсем один.
– Человек и должен быть один. – отозвался Граф, забрасывая мои ноги на раскладушку. – Если он человек…
Я помню эту фразу с того пьяного вечера. Но понял ее только значительно позже…
Домой я пришел только днем. Надеялся, что мать на работе, но оказалось, что она взяла отгул. Сидела за обеденным столом, лицом к двери, выпрямившись и сжав губы. Я чуть запнулся у порога, но тут же двинулся дальше, как был – в куртке, в туфлях. Мне было еще хуже, чем вчера. Граф оставил мне «сухого» на пару глотков и снова убежал на базу. Вино не взяло, а в кармане – я проверил – зияла здоровенная черная дыра. В совершенно космическом смысле. Но я еще помнил, где у нас лежат обеденные деньги.
– Подожди. – сказала мама. – Сядь. Нам нужно поговорить.
Я остановился по привычке, но остался на ногах. Она сказала, что звонил Смелянский, что она все знает, но это не так страшно, как мне кажется, что есть, оказывается, неплохое место, куда меня согласны взять…
Я не дослушал и двинулся дальше. Она вскочила и вцепилась мне в рукав. В детстве ей удавалось меня осадить, но сейчас я уже был и выше, и тяжелее. Я только рванулся, пытаясь высвободиться. Но она слишком крепко держалась. Когда мать упала, я даже не наклонился. Голова была как стеклянная банка – повернешься чуть резче, и она соскользнет с плеч. Я открыл деревянную шкатулку, где под оплаченными квитанциями лежали расходные деньги. Отсчитал половину, сунул в карман и вышел. Она продолжала сидеть, опираясь на мой диван…
Глава пятая
Я доигрался до того, что в самом деле остался один. Прежде всего, без диплома, потому что меня даже не допустили к защите. Выдали справку о прослушанных курсах, сброшенных экзаменах, сплавленных зачетах, развернули лицом к двери и ногой указали верное направление жизни.
«А хрена ли тебе здесь делать?» – только и спросил Алексей, когда я уже где-то под конец осени приполз на кафедру. Я стоял в дверном проеме, придерживаясь за косяк, и старался как мог сфокусировать внимание на спине руководителя моей протонаучной работы. Начальник сосредоточенно распаивал какую-то схему, горбился над столом, и только лопатки его топорщились под шерстяной рубашкой. А когда Колесов встал, развернулся и двинулся ко мне, торс его, разграфленный в крупную клетку, и вовсе сместился в мертвую зону. Руки я еще мог держать – левую, соответственно, правым глазом, а правую левым – но между ними оставалось лишь мутное пятно, потому как свести зрачки в кучку было уже решительно невозможно. Алексей приблизился вплотную и, не меняя темпа движения, взял меня за плечи и переставил в сторону. Прошел мимо и тут на ходу послал в такую-то степь, знойную и безводную. То ли со зла, то ли из сугубого любопытства – а что, например, случится, если?!.