Они, уезжая в Крым, оставили ей еще и двухкомнатную квартиру. Вторую комнату, впрочем, я разглядел только утром. Пока бегал в сортир, она уже раскидала кровать и ждала меня. Скинула, впрочем, только платье, напрашиваясь, чтобы я сам стянул остальное… Не шибко здорово у меня тогда получилось. Перебрал я не слишком, но – совсем не то лицо хотелось видеть под собой на подушке. Сейчас бы уже давно притворился, что кончил, она бы и не поняла, в чем дело, а может быть, подыграла. Но тогда, у молодого, гордости было куда больше, чем ума и умения.
Я пер и пер, мучил себя и Майю, сначала упрашивая, потом принуждая, а потом уже мял ее и комкал, пытаясь добиться невесть чего, сам уже толком не осознавая – зачем… Когда же, наконец, свалился на бок, она долго лежала навзничь, а потом выдохнула в потолок: «Я же не виновата, что не она…» Поднялась, ушла в ванную – что-то ей нужно было сразу поправить по женской части – и долго не возвращалась. Я подумал, что вот, может быть, она сейчас сидит там голым задом на холодной эмали и плачет. Надо пойти, решил оставшейся частью мозга, приласкать, успокоить. Но – вырубился…
Я рано просыпаюсь. Привык подниматься чуть свет, даже в воскресенье. Жизнь приучила, но и, должно быть, имелась от рождения внутренняя склонность. По натуре я вовсе не созерцатель. Мне необходимо изменение. Чтобы все катилось, вращалось, плавилось, рвалось. Безразлично – во внешнем мире или же внутри моего сознания. Если меня загонят в ад – а это «если», признаюсь, весьма уже смахивает на «когда» – думаю, что всей этой рогато-хвостатой братии не придется особенно напрягаться, изобретая мне наказание. Все случится элегантно и просто. Меня привяжут к стулу, обычному, конторскому, деревянному, и поставят в комнату, чистую, тесную и абсолютно непроницаемую для звука и света. Там будет тихо и бело, не оставят даже паутины, чтобы не было к чему прилепиться глазом. И так я буду обречен на эдакое идеально упорядоченное существование лет на…
Нет, и года не протяну. Если не рехнусь, то снова сдохну. И придется им выдумывать что-то другое…
Ой, как худо мне было в то утро. Все ныло внутри с перепою и недосыпу: голова, желудок, но главным образом – душа. Но с вечера мы не озаботились поставить рядом с кроватью даже бутылочку пива, а шарить спозаранку в чужом буфете казалось неприличным. И так я лежал, вдавив горячий затылок в подушку, уставившись в противоположную стену. Ночь за окном шуршала, перестукивалась и взвизгивала. Потихоньку светлело, но в комнату свет проникал узкой полоской, осторожно раздвигая тяжелые портьеры. Предметы обретали формы, кучковались и строились. Майя, свернувшись калачиком, обиженно похлюпывала во сне.
В тот раз я впервые провел ночь с женщиной. И не испытал особенного удовольствия. Привык, что Татьяна выпихивает меня из постели задолго до зимнего рассвета. Она так боялась, что муж сбежит со смены и застукает нас в самом разгаре производственного процесса, что сама начинала торопиться. Ну я только был тому и рад. Распускался, блаженно постанывая, но подруга не давала передохнуть и минуты. Туалет – ванная – спальня – прихожая и наконец пустая и холодная лестничная площадка. И три пары дверных створок, укутанные в дерматин, подбитый технической ватой, пялятся черными глазками… Другие мои приключения были еще короче и проще. Случайно прислонялся к теплому и спокойно отодвигался, как только спадал первый жар. С кем переспать – отыскать несложно. Куда как труднее найти ту, с которой хотелось бы и проснуться.