Про себя решил, что немцев дожидаться не буду. Только доделаю анализ срочной партии образцов, чтоб не подводить Аллу. Ждать от будущего нечего, и Мити очевидно больше нет, сердце ноет.

Страшный год.

5 августа

Встречусь ли с Клавой? Я в это не верю. Нет ничего за гробом. Сейчас все стали такие религиозные, чуть что поминают бога, в которого столько лет было принято не верить. В ящике постоянно нахожу одно и то же письмо религиозного содержания, сейчас мода такая, бабы его переписывают по девять раз, тогда, дескать, спасёшься. Все суеверия повылезали наружу.

Останавливает только мысль вопреки всему – вдруг Митя жив. Хотя этого не может быть и уже нечего на это рассчитывать. Ни одного письма, а что там творится, можно узнать от раненых.

6 августа

Сегодня произошло кое-что непредвиденное.

Дело в том, что вернулись Коля и Витя, дети А. Ц. Оказалось, что их поезд действительно разбомбили на узловой станции, но вагон, в котором они ехали, остался цел. Две недели они добирались до города, грязные, голодные, но держались вместе, у Николая ответственность за младшего. Когда узнали, что А. Ц. поехала их искать, плакали оба, Коля хотел в свою очередь отправиться за мамой, но я очень жёстко им сказал сидеть на месте, возможно, их будут снова эвакуировать вместе со школой, а может быть, стоит определить их в интернат на время, пока мать не вернётся. Займусь этим, если будет возможно.

10 августа

Всё определилось: Коля идёт рабочим, там выше продовольственная норма. Хлопоты по поводу зимней одежды. Пытаюсь добыть крупу, что-то запасти, но цены на рынке не позволят в полной мере осуществить задуманное.

Итак, мы остаёмся в городе, который, вероятно, вскоре будет занят немцами. Говорят, немцы будут вешать за бюсты Л[енина] и С[талина], за собрания сочинений, книги о революции. Партийным выдадут паспорта на другую фамилию – перейдут на нелегальное положение. Что ж, у меня ничего нет «запрещённого» – ирония судьбы. Но думаю, что умирать будем все без различия партийности и происхождения.

24 августа

Когда шёл с работы, ко мне подбежала старуха, вероятно решила, что я – врач (квартал, где наша лаборатория, занят по большей части медицинским институтом и больницами). Умоляла помочь маленькой девочке, её внучке. Она в тяжёлом состоянии, а в больницы не берут, всё переполнено, продовольственных карточек нет. Семья еврейская – беженцы из Пушкина, выехали за несколько часов. Евреев, как известно, фашисты всех на месте расстреливают поголовно. Ходят слухи, что Пушкин со дня на день будет занят, и получается, что враг совсем рядом. Купил у неё зимнее пальто для Вити – обменял на пять килограммов крупы, которую нёс с базара, больше ничего не мог сделать. Никто и ничем не может помочь этим людям, и здесь их тоже ждёт голодная смерть. Каждый думает о себе и спасается как может.

27 августа

Обрабатываем чердак суперфосфатом – особая смесь против зажигательных бомб. Пока не прилетали, но вдали слышен какой-то гул. Сводки никакой информации по-прежнему не дают. Вечерами в городе совершенно темно. Вот что странно: отчаяние полное, а у меня сегодня стало как-то легче на душе. Не знаю, почему это так. Пока жив, буду помогать Вите и Коле, и, может быть, их ещё ждёт какое-то будущее, если не погибнет весь мир в этой адской мясорубке.

Жил в Ленинграде Митя Першин, поступил в Горный институт, да началась война. Митю с другими ополченцами погрузили на баржу, дали сухой паёк, а отец долго стоял на берегу в толпе провожающих и молча махал рукой. Путь на войну оказался, впрочем, неблизким. Сперва немецкий самолёт расстрелял баржу на бреющем полёте. Митя был в числе немногих спасшихся. Пошли блуждать по лесам вслепую: где немцы, где наши – непонятно.