А иначе – для того, кто живет «в себя», а «не в Бога богатеет»,  – разве груды золота есть ручательство за счастье, разве отблеск его озарит нам единственную, важную и великую, нашу жизненную задачу – наш путь к вечности?

И разве не должна пред всяким, кто мечтает: «Тем богатством, которое у меня есть или которое приобрету себе, буду наслаждаться, скажу душе моей: ешь, пей и веселись, жизненных благ на твой век хватит»,  – разве пред таким носителем невысокой мечты не должна стать грозным предостережением притча Христова о таком же вот человеке, который так же усладился мыслью о том, что богатством своим был застрахован от всех житейских невзгод, и в ту же ночь Господь неожиданно взял грешную душу его…

Другие говорят:

– Молодость, молодость… Ах, если бы мне вернуть мою юность – эту свежесть чувства, широкую любовь к людям, и в ответ – любовь этих людей ко мне, эти безбрежные надежды…

В великолепном «разговоре», предшествующем гетевскому Фаусту, есть захватывающий призыв к молодости: «О, дай мне вновь ту свежесть и глубину мучительного счастья, и силу ненависти, и мощь любви, отдай мне назад мою юность».

В звучных, кованых, полных порыва и высокой страсти стихах подлинника этот призыв производит потрясающее впечатление.

Да, великая сила – юность, когда она употреблена на благо, когда она отдана высоким целям. Она носит на себе какой-то светлый венец.

Но разве юность есть панацея от жизненных бед, разве и ее не касаются горе, болезнь, измены, сомнения?

Что может быть волшебнее расцвета молодого таланта, который принесет людям сноп греющих лучей чувства и мысли? Но глядя на грань смерти, которая косит людей, нужных и полезных в духовной деятельности своей, разве не приходится постоянно восклицать словами Вяземского о смерти?

Так в чем же, наконец, счастье жизни, в чем ее охрана и ее ограда?

Недавно мне пришлось наблюдать очень интересный жизненный случай.

Один молодой офицер славянского происхождения отправился на Балканы.

Это был человек, чрезвычайно ценимый на службе, человек высокого образования и спокойной созидающей энергии. Его служебный путь сложился чрезвычайно блестяще.

Несмотря на уговоры близких людей, он решился ехать на войну. В славянских землях у него были большие связи. Зная его безумную храбрость, друзья за него чрезвычайно тревожились. Из кружка их отсутствовал во время его отъезда один человек, очень его ценивший.

– Какая будет потеря для русской армии!  – было первой его мыслью, когда он узнал об отъезде Михаила Петровича.  – Ему надо устроить охрану.

Человек этот был верующий. Он знал, что великомученица Варвара, по народному поверью, спасает от нечаянной смерти.

Немедленно была послана телеграмма и денежный перевод в Киев, в Михайловский монастырь, где покоятся мощи великомученицы Варвары, с просьбой отслужить у раки ее молебен о здравии «воина Михаила» и выслать в Петроград немедленно кольцо от ее мощей. Такие кольца надевают на руку.

Когда кольцо было получено, к нему присоединена была ладанка с зашитым в ней псалмом «Живый в помощи Вышняго», который имеет тоже чудотворную охраняющую силу…

Во многих русских семьях отцы и матери надевают детям, идущим на войну, ладанку, в которую зашита бумажка с переписанным на ней этим псалмом, и во многих семьях хранятся рассказы о спасительности этого псалма.

Сын великого русского историка, гвардейский полковник Андрей Николаевич Карамзин, отправился под Севастополь. Сестра его зашила ему в мундир ладанку с девяностым псалмом. И Карамзин оставался сохранен во всех сражениях. Как-то, собравшись быстро в бой, он поленился переменить мундир, в котором был, на тот, в который зашита была ладанка,  – и был убит. Он схоронен, привезенный в Петроград, в Новодевичьем монастыре; над могилой его вдовой воздвигнута церковь, называющаяся Карамзинской.