– Я…

Выразить замешательство попросту не успела. Он протянул руку к моему лицу, погладил легонько костяшками пальцев по щеке и спросил:

– Испугалась?

Неужели он и вправду искренне переживал за меня? И это не очередная попытка завладеть вниманием и затащить в постель?

Вдруг подумала, что у меня был непростой день и ужасный вечер. Я устала, и единственное, чего хотелось, – это…

На его тонких губах играла ласковая улыбка, а серые глаза смотрели внимательно, ожидая ответа от растерявшейся меня. Казалось, на их дне плескалось что-то очень тёплое. Что-то, к чему всем сердцем хотелось тянуться, не думая ни о каких последствиях. Да и вообще, последствия – последнее, о чём хотелось думать.

– Очень, – вдруг выдохнула околдованная я.

Саша ничего не сказал. Он просто снова обнял, и на этот раз я не стала сопротивляться. Потому что всё, чего я сейчас хотела, – это человеческого тепла.

И мне бы сказать, что нужно домой. Мне бы хоть намекнуть. Но я стояла как стояла, пока за спиной парня, в чьих объятиях было так уютно, не прозвучало вежливое покашливание.

Саша, не выпуская меня, протянул одну руку, и я увидела следователя, который отдал папку с бумагами.

– Как вы и просили. Но имейте ввиду, что это копии. Оригиналы мне необходимо приобщить к делу.

И лицо парня мгновенно изменилось, исказив рот в насмешливой улыбке. Он обернулся к следователю и хмыкнул:

– Вы ведь завтра уже его замнёте. К чему цирк?

Мужчина явно был оскорблён подобным заявлением, но, упрямо сжав зубы, ответил чётко поставленным голосом:

– А вот это уже обвинение!

Саша же не ответил. Повернувшись ко мне, он кивнул в сторону холла, предлагая уйти и не тратить время на пустую болтовню. Мы оба понимали, что он прав.

Пока я одевалась, размышляя над мыслями и эмоциями, Саша забрал мои вещи у дежурного.

И я не подумала. В смысле, совсем не подумала.

Когда вышла в холл, увидела, что Саша хмурится, сжимая в пальцах упаковку витаминов и крем от растяжек. Подарочный пакет был изрядно потрёпан и разорван так, что места для фантазий о его содержимом просто не оставалось. То есть он увидел подарки ещё до того, как взял в руки.

Спецназовец положил всё обратно и отдал мне пакет с сумкой. Ничего не спрашивал, но и улыбаться мне перестал, а взгляд… Его глаза потемнели, напомнив мне хмурые свинцовые тучи.

Я в этот момент, кажется, и вовсе не дышала. Страшилась прямых вопросов, на которые не смогла бы солгать.

Мы молча вышли из отделения, Саша открыл мне дверь машины и уже привычно пристегнул.

– Я бы и сама могла.

Взгляд в глаза. Полуулыбка.

– Поверь, я знаю. Но хочу быть уверен, что механизм сработал как нужно и ремень не вылетит в случае аварии.

Он закрыл дверь, обошёл авто и сел за руль, пока я ошеломлённо переваривала сказанное.

Наверно, не стоило делать поспешных выводов, но я почему-то сразу подумала, что он был участником страшной аварии. Может быть, даже потерял кого-то близкого.

Тряхнув головой, я сжала пальцами разорванный пакет, который жалобно захрустел в установившейся тишине, и, повернувшись, тихо спросила:

– И как давно у тебя эта привычка?

Саша беззлобно усмехнулся, завёл мотор и тронулся.

– Давно, Цветочек. Уже даже шрамы ныть перестали.

Я не знала, о каких шрамах речь. Физических или, быть может…

В любом случае, это не моё дело, и мне нет места в кругу тех людей, которым он может так широко открыться.

Осознав эту мысль, я усмехнулась. С каких пор я вообще задаюсь подобными вопросами? Раньше меня не волновали ни душевные травмы, ни человеческие качества. Я не должна питать надежд, что Саша другой только потому, что он стал мне чуть ближе, чем другие.