Расположились за массивным деревянным столом. Тут же подскочил половой в довольно несвежем переднике, но с салфеткой на руке. Он взмахнул грязной тряпицей над столом, смахнул крошки на пол и подобострастно согнулся:

– Чего изволите-с?

Николай постарался придать себе максимально солидный вид и веско спросил:

– Что, голубчик, посоветуешь?

– Ежели желаете поскуснее, то извольте селяночку с осетринкой. Страсть как хороша! И расстегайчиков с налимьими печенками.

– Давай, голубчик, уважь гостей.

Половой метнулся исполнять заказ, только его и видно было. Павел развернул лежавшую на скамье чью-то газету, полистал ее, несколько раз фыркнул, наконец возмутился:

– Ну и куда это годится? Тут пишут, на Хитровом рынке инспекцию делали, чтобы определить, достаточно ли чистоплотно продавцы содержать свой товар.

– Ну-ну? – Николай отвлекся от разглядывания певчих птичек, содержащихся в клетках.

– Автор сообщает, что там ужас ужасный творится. Ножи и тумбы, на которых животных разделывают, никогда не моются, всюду грязь, нечистоты, смрад, гниение снятых шкур, запекшаяся кровь, черви, фу. Получается, у того трактирщика, у которого мы с тобой, Николашка, хулиганили, вообще чистота безукоризненная.

– Безукоризненной она стала после работы бесплатных заезжих молодцов, Херувимчик. А мне тот трактир больше запомнился скучающей Грушенькой. Ну-ка, покажи, где там ужасы описывают. Люблю всякие мандражи, чтобы под одеялом хотелось спрятаться, – и Николай подхватил газету.

Селянка и расстегаи и впрямь были выше всяких похвал. Видимо, этот трактир славился этими явствами, потому что к концу обеда почти все столы в трактире были заняты сосредоточенно жующими посетителями.

Когда были готовы рассчитываться и уходить, в трактире вновь приоткрылась дверь и в помещение проскользнула худенькая девушка лет восемнадцати. Быстро обведя глазами зал, девушка направилась к столу, где сидели Авдеев и его подопечные, и присела на край лавки.

– Угостите, господа, со вчерашнего дня не ела, – ясные глазки умильно заглядывали в лица мужчин, – могу отплатить, я умелая.

Половой, пробегавший с подносом с мисками, замахнулся на нее тряпкой:

– Иди отсюда, не мешай господам кушать. Иди, давай.

Но Николай был сыт и благодушен, поэтому бросил половому:

– Дай ей расстегайчиков ваших знатных. За наш счет.

– Слушаюсь-с. Только, господа…

– Иди, любезный. Принеси, что сказано.

– Слушаюсь-с.

Девушка, подскочившая со скамейки, снова села:

– Благодарствую, господа.

Пока ждали полового с заказом, Николай строго выспрашивал у девушки, сколько ей лет, где живет. Девушка отвечала смущенно, но довольно складно, а сама все ближе придвигалась к Павлу, который сидел, свободно откинувшись на спинку. Тот фыркал, как довольный кот, и, кажется, даже поглаживал тоненькую ручку, лежащую на скамье. Авдеев не вмешивался, только внимательно слушал.

Половой вернулся не очень довольный. Он сунул девушке в руки расстегаи, завернутые в промасленную бумагу, и коротко бросил:

– Иди уже.

Девушка вскочила со скамьи, схватила аппетитно пахнущий сверток и опрометью бросилась на выход, даже не поблагодарив.

Реакция братьев была одинаковой:

– Ну что же ты так грубо, любезный.

– Надоели они, эти девки, спасу нет. А оне разные бывают, господа. Иная молодая, а уже все прошла, да на все способная. Извольте счет-с.

Пока Федор расплачивался, решали, куда теперь отправиться. Притихший Павел хлопал себя по карманам и что-то бормотал себе под нос.

– Павлушка, пойдем. Ты что, блох ловишь?

Павел как-то растерянно протянул: