Это мы выдохнули в унисон, после чего он замолчал, но мне еще было что сказать:
– Как вам удалось так быстро вернуться из Иль-доратана?!
– Да уж не вашими стараниями, – усмехнулся мужчина. – Мне больше интересно, чем вы здесь занимаетесь.
– Уж прошу простить, – сощурилась я, – но вас это никоим образом не касается.
– Очень даже касается, – он уже не усмехался, а откровенно смеялся, – должен же я как-то подстраховаться!
– От чего?
– Вы, юная леди, совсем политикой не интересуетесь, да? Точнее, не интересуетесь внешностью политиков?
Я независимо пожала плечами:
– У нас дома целая портретная галерея, посвященная семье Правителя. Там есть портрет прежнего главы государства и нынешнего. Рисовал наш лучший художник.
«Лучший, потому что единственный», – добавила я про себя и поспешила продолжить:
– Правда, миниатюры были подпорчены, но к ним прилагалось словесное описание.
Мужчина заливисто расхохотался:
– Словесное?!
Гамильтон вел себя подозрительно тихо, но… Я никак не могла отвлечься от разговора с этим знакомым незнакомцем.
– Я не клоун, – сощурилась я и зажгла на пальцах искристые огоньки, – могу проклясть, да с условием – закаетесь выполнять!
– С условием – это серьезно, – он усмехнулся. – Позвольте представиться: Кристоф Ландеберт Рентийский, Правитель Азайи. Или, как вы любезно отметили, полуправитель.
Ой.
– А вы, я так понимаю, злопамятный, – нервно улыбнулась я и убрала руки за спину.
– Нет, но должность не позволяет забывать неосторожные слова. – Он прищурился. – Как туфельки, удобные были?
– Очень и до сих пор не стали тряпочками. – Я решила, что мне необходимо сказать ему что-то хорошее, чтобы перебить все плохое. – Вы, на удивление, очень сильны.
– Мина, – тяжело вздохнул Гамильтон.
Да что б меня!
– Я имела в виду, что наука преобразований – это очень сложный раздел магии, – попыталась вывернуться я. – И это огромное достижение, когда человек может извратить законы природы так надолго, как это сделали вы.
Правитель посмотрел на Гамильтона с искренним сочувствием, а после спокойно сказал:
– Да, я неплохо образован. На удивление, мне удалось покорить этот весьма сложный раздел магии.
Кажется, я умудрилась предположить, что он глуп. Нет, не может быть, я такого не говорила. Ведь не говорила же?!
Глубокий вдох, медленный выдох. Сейчас я все объясню…
Нет, иногда глубокий реверанс и почтительное: «Могу ли я быть свободна?» – лучше тысячи слов.
– Можете, – он хмыкнул, – все равно мы увидимся уже через десять минут. Кстати, почему вы так быстро закончили?
– Боюсь, что я… Что…
– Леди Фоули-Штоттен, как вы посмели… Ваше Крылатое Величество. – Драконья жрица, вылетевшая на террасу, тут же потеряла весь пыл и присела в глубоком реверансе.
– Леди Илзерран, – тепло улыбнулся Правитель, – моя просьба стать частью отбора причиняет вам вред?
– И боль, – жрица медленно выпрямилась, – и зубы крошатся от тщательно сдерживаемой ярости. Но звонкое золото, которым вы щедро платите, превращает невыносимое во вполне себе сносное. Леди Фоули-Штоттен, зайдете ко мне после церемонии представления Правителю.
– Да, миледи, – кротко произнесла я и сдержанно улыбнулась.
На что жрица восхищенно присвистнула:
– А вы не можете быть такой весь отбор? Идите, идите.
И мы с Гамильтоном чинно, но очень, очень быстро покинули террасу.
– Надо повторить легенду, – выдохнула я, – у меня от шока все из головы вылетело. Но как же он не похож на свой портрет! Там такой красавчик…
– А тут? – с интересом спросил Гамильтон и нервно покосился в сторону узорчатых дверей, ведущих на террасу.