– Можете не отвечать, князь Агренев!

За него ответил самый старший по званию из присутствовавших офицеров. Армейская солидарность против гражданской «штрафирки» мигом сплотила его сослуживцев, неприязнь ко всяким писарям была у них на уровне безусловного рефлекса. Уже выходя из канцелярии, подполковник Росляков задержался:

– Напомните мне, сколько вы уже служите?

– Недавно минул первый год, господин подполковник.

– Хм… Продолжите в том же духе и, я уверен, быть вам в генеральском чине. Вам передали приглашение на бал? Прекрасно, продолжим нашу беседу позже. Всего хорошего, князь.

– Честь имею.

Через день, ознакомившись с окончательным вариантом рапорта о происшедшем бое, корнет был сильно удивлен: в результате всех проверок и уточнений невесть откуда появились еще 15 нападавших. Для круглого счета не хватало, что ли? Недостаток контрабандистских тушек объяснили очень просто – их, сильно израненных, заботливые (и выжившие) товарищи унесли с собою.

«И как только не надорвались, бедолаги? Наверняка традиция приписок в СССР зародилась не на пустом месте, а, так сказать, имеет глубокие исторические корни, хе-хе. Ну да ладно. Сергею Юрьевичу виднее, сколько там было нарушителей госграницы. Небось на очередную медальку бонусы копит».

Несмотря на все опасения, первый бал в жизни Александра неприятностей не доставил. Его представили всем офицерам бригады, порадовали именными (по крайней мере, пока он на службе) столовыми приборами, немного поведали о славном боевом пути 14-й Ченстоховской и отпустили «погулять». Окружающих его офицеров больше занимали присутствовавшие на этой своеобразной «дискотеке» дамы и общение по интересам, а не молодой корнет. Чином пока не вышел – что для дам, что до остальных. Поэтому он, полюбовавшись издали на манерных, кокетливо-томных «красавиц» (вообще-то попадались и действительно милые мордашки), ознакомившись с высшим обществом небольшого города Ченстохова, остался этим знакомством доволен. Неспешный ритм жизни, немудреные интересы. Все разговоры вертелись вокруг двух тем: день рождения какой-то мадам Кики и слухи со сплетнями из Варшавы и Петербурга. Причем день рождения неизвестной ему мадам интересовал всех заметно больше. Самым же главным результатом посещения бала стал невольно подслушанный разговор об энтузиасте-оружейнике. Речь в нем шла о долгах оружейного мастера Греве. Вернее, о том, что тот вечно придумывает всякую ерунду вроде ненужных усовершенствований, вбухивая в это дело половину собственного, и так не сильно большого жалованья. Это вместо того, чтобы просто прилежно делать свою работу. Отдали старую винтовку на запчасти, а он из нее карабин сотворил. Другую, списанную, сам купил и переделал в гладкоствольное охотничье ружье. Теперь вот мается, пытается продать.

– И так во всем, представляете? Прямо боязно что-то стоящее доверить. Отдашь револьвер в пустяшный ремонт, а получишь потом на руки картечницу или митральезу!

«Вот и энтузиаст отыскался. А причиной для знакомства будет… У меня ж револьвер любимый сломался! Один из трех, хех. Трех десятков. Ну а там слово за слово, хвостом по столу – глядишь, и подружимся».

К большому его сожалению, сразу с бала исчезнуть не получилось. Вначале всех громогласно пригласили поиграть в фанты – этакий аналог лотереи, только в качестве приза полагалось что-нибудь спеть или продекламировать (от этого счастья ему удалось отвертеться – попросту фантов на всех не хватило). Затем начались танцы, и уйти стало неудобно, а после того, как объявили белый танец, и вообще невозможно. Увы, маскировка за колонной не помогла: отыскали, пригласили, и пришлось в «темпе вальса» вспоминать, как этот самый вальс танцуют. Утешало лишь одно – партнерша досталась как раз хорошенькая. Гибкая, фигуристая, лет двадцати пяти и с неизменной улыбкой, причем не вымученной, а искренней.