Дорога к дому была долгой, около сорока минут. Я осилил примерно половину и ощутил мучительные позывы к дефекации. Повертев головой, так и не обнаружил подходящего места для этого, требующего максимального интима, процесса. Слегка поскучав и посетовав вслух на отсутствие подходящей подворотни, я обратил внимание на приоткрытый подъезд двадцатиэтажного дома. Подошел поближе, вошел, буркнул заспанной консьержке: «Я к Вороновым» – и сел в лифт…

Лифт оказался грузовым, просторным и, нажав на кнопку двадцатого этажа, я стал плавно подниматься, предвкушая облегчение кишечника где-нибудь на чердаке или на лестнице черного хода сразу же после того, как выйду из лифта… Моим надеждам не суждено было сбыться: лифт внезапно остановился где-то очень высоко. Я в отчаянии стал пытаться открыть автоматические двери, но их прочно заклинило. Кнопка вызова лифтера, естественно, ответила насмешливым молчанием, и я понял, что влип…

Мои вопли и удары ногами по стенам и дверям злополучного лифта не возымели действия, ни один из обитателей дома не рискнул выйти и поинтересоваться – что за пьяные вопли несутся из шахты. Желание облегчиться стало непереносимым: кряхтя и сквернословя, я отошел в угол кабины, спустил штаны, принял позу знака «больше» или, может, «меньше» (никогда не был силен в математике) и изверг мощную зловонную струю, стараясь не попасть на одежду и ботинки. Дерьмо оказалось жидким и немедленно начало просачиваться тяжелыми каплями в щели лифта, наполняя шахту и кабину тяжелым зловонием. Я с наслаждением перевел дух. Вопрос, чем подтереться, ранее не возникший, теперь встал со всей остротой. Решив остаться в трусах, я принес в жертву футболку, отрывая от нее по куску. Сев в противоположном уделанному дерьмом углу, я загрустил и стал думать о том, как низко я пал, проделав за сравнительно короткий срок путь от преуспевающего толстого менеджера до осунувшегося небритого алкаша, местом ночлега которому будет служить уделанный собственными фекалиями лифт. Внезапно свет в кабине стал мигать, а потом и вовсе погас: «Замкнуло от дерьма», – подумал я и почему-то всхлипнул…

Помощь пришла неожиданно: лифт вдруг пошел вниз, остановился на третьем этаже и открылся. Я вышел, щурясь от яркого света, спустился на первый этаж по черной лестнице и вышел вон из злополучного дома. Перед ним стояла обыкновенная замызганная вазовская «пятерка» с надписью «ОТИС» на дверце. Я подошел ближе, нашаривая в кармане сторублевку в знак благодарности своему освободителю, наклонился, и слова застряли у меня в горле: сквозь грязное жигулевское стекло я увидел эмблему «Columbia» на рукаве, измазанном землей…

Подобные видения, а что это было еще, если не галлюцинации приконченного алкоголем сознания, приключались со мной все чаще и чаще. Утро каждого моего дня в ту пору начиналось так: проснувшийся мозг безжалостно напоминал мне о моем незавидном положении, а открывавшиеся вслед за этим глаза искали недопитую с вечера, оставленную в забытье где-то бутылку коньяка.

За окном стояла янтарная сентябрьская осень. Пить дома мне не разрешали. Жена по-своему боролась с моим пристрастием: она вырывала у меня из рук бутылку, как правило, виски или, реже, коньяка и безжалостно выливала ее содержимое в унитаз. Я, понимая, что скатываюсь все ниже, робел и безропотно отдавал ей выпивку для расправы, но иногда мной овладевала дикая ярость: от нее я начинал зеленеть и набрасывался на несчастную супругу с кулаками. Ну да, разумеется несчастную. О каком счастье может идти речь для женщины, если она живет под одной крышей с безработным алкоголиком и этот безработный алкоголик – ее муж.