Запахи старого театра тотчас же обступили её со всех сторон, медленно подкрались, окутали тенями, заставили воскреснуть воспоминания из прошлого. В детстве близнецы, чей отец был знаменит громкой карьерой пианиста и не менее громким разводом с их матерью, часто бывали в театрах и музыкальных салонах, и запахи пыльных портьер и сухих цветов, сладковатой пудры и театрального грима, дерева и мастики на мгновение вернули ощущение предстоящего счастья, заставили сердце биться быстрее. Мимолётное дуновение сквозняка пронеслось дыханием призрака, и Оливия догадалась, что где-то внутри театра кто-то открыл двери в зрительный зал.

Она начала подниматься по широкой лестнице, одновременно оглядываясь по сторонам. Шаги её были бесшумны, рука скользила по мрамору перил, ощущая его гладкую прохладу. Роскошная люстра, висевшая под сводчатым восьмигранным потолком, сейчас терялась в сумраке, и вестибюль освещал лишь тусклый утренний свет, проникавший сквозь арочные окна. При таком освещении здание театра казалось спящим, заброшенным, как будто в нём не было ни одной живой души, кроме неё. Захотелось спуститься и толкнуть двери – проверить, откроются ли.

В ту же секунду, как ей пришла в голову эта мысль, она услышала голос брата.

– Олив! Ты не представляешь, как я рад, что ты смогла приехать так быстро!

Филипп стоял на верхней площадке и казался искренне обрадованным. Не в силах дождаться, пока она поднимется, он легко сбежал вниз, обнял сестру и повлёк её наверх, всё это время не прекращая говорить и прикасаясь к её плечу своим так, точно они по-прежнему были детьми и нуждались в ежеминутном подтверждении присутствия рядом другого. Радость от встречи и теплота, с которой брат её принял, согрели Оливии душу, заставили позабыть о недавних размолвках и о том, что послужило их причиной, и она даже не сразу поняла, почему в бурном потоке слов Филиппа всё чаще упоминаются имена Имоджен Прайс и некой Люсиль Бирнбаум.

Филипп распахнул перед ней двери, ведущие в зрительный зал, не слишком деликатно подтолкнул сестру вперёд и помахал рукой кому-то, кто находился на ярко-освещённой сцене.

– Я же говорил, что она непременно приедет! Сейчас я вас познакомлю! – прокричал он ликующе, и энтузиазм в голосе брата Оливии категорически не понравился.

Ровным счётом ничего не понимая, она вслед за ним поднялась на сцену и теперь сумела рассмотреть того, кому Филипп так сильно желал её представить. Это был сухой жёлчный мужчина лет шестидесяти на вид, с длинным носом с горбинкой, очень тёмными глазами и такой же тёмной бородкой, свивавшейся в мелкие кольца и придававшей ему облик водевильного злодея. На бесстрастном лице его застыло выражение, будто бы он, разочаровавшись в жизни единожды, решил больше не давать ей шанса обмануть себя, и теперь на всё происходящее взирал с подозрительным ожиданием неминуемого подвоха. Одет он был небрежно: вязаный свитер горчичного цвета, фланелевые брюки с заплатками на коленях и твидовый пиджак, такой ветхий, что лацканы и манжеты обзавелись по краям неряшливой бахромой.

– Рафаил Смит, знаменитый маг, чародей и иллюзионист, объездивший всю Англию, Ирландию и Шотландию и всюду удивляющий публику своим мастерством. Моя сестра Оливия Адамсон, – представил их друг другу Филипп и сразу отошёл в сторону.

Ни слова не говоря, знаменитый маг и чародей медленно обошёл вокруг Оливии, крайне невежливо рассматривая её сверху донизу и время от времени бросая странные взгляды на Филиппа.

Оливия уже привыкла к тому, что их поразительное внешнее сходство вызывает у большинства людей изумление, сравнимое с оторопью, но подобное поведение заставило её порозоветь от досады.