Говорил же, я проклятый лжец.

– Ты гей? – Ее глаза загорелись. Я вполне мог бы притвориться геем. В юности я позволял множеству парней мне отсасывать, чтобы понять, нравится ли мне. С другой стороны, нет смысла лгать больше необходимого. Она всем своим видом источала надежду, нервно жуя прядку волос. Будто отсутствие любви к членам было единственным препятствием на пути нашей дружбы.

– Нет. Но моя работа несовместима с отношениями. Это долгая история. – Я снова вытер лоб, зная, что я потный, грязный и безумно привлекательный для любой женщины в этой Вселенной, кроме Джесси Картер.

– Так ты просто хочешь подружиться? – спросила она. Джесси сидела в машине, а я изо всех сил старался не смотреть на свою ногу, чтобы удостовериться, что она не отвалилась, и это чертовски изматывало. В этот момент я не хотел быть ее другом. Я хотел засунуть ногу в ведро со льдом и проклинать ее всю следующую неделю.

– И еще чтобы ты пошла работать в мою кофейню, – добавил я. – Убить двух зайцев одним выстрелом.

Джесси обдумывала эту идею несколько минут, покусывая губы, прежде чем ответила:

– Нет.

Затем она завела свой внедорожник и помчалась по дороге, ведущей к Мэйн-стрит, вероятно в направлении Эльдорадо. Я смотрел вслед ее машине точно так же, как несколько лет назад провожал взглядом ее задницу на пляже, со смесью желания, раздражения и восхищения.

Она действительно напоминала мне снег.

Подобно ему, она растает на моем языке.

Всегда прощайся с теми, кого любишь так, будто никогда больше их не увидишь.

Отец дал этот совет, когда мне было девять, и с тех пор я постоянно прокручиваю его в своей голове. Не знаю, почему слова папы заставили меня подумать о Бэйне. Возможно, потому, что я отчетливо помню, что сказала отцу перед его смертью.

Я больше не хочу тебя видеть, никогда.

Тогда мы только узнали о его интрижке, Пэм и я. В то время она еще позволяла мне называть ее мамой. Его предательство уничтожило кокон уверенности и счастья, в который я была укутана на протяжении всей своей жизни. Частично я винила его и за то, что случилось потом. Даже за Эмери. В конце концов, если бы не его измена, Пэм не пришлось бы заново выстраивать свою жизнь и она бы не встретила Даррена. Я бы все еще называла ее мамой. Мы бы жили в Анахайме, а не в Тодос-Сантосе. Я бы не водила машину, но, по крайней мере, была бы счастлива.

И мне бы не пришлось дружить с миссис Белфорт.

И не пришлось бы прятаться в Эльдорадо.

Я бы была собой. Бедной, довольной и собой.

Хватит ныть, Джесси. Ненависть к себе не так уж плоха, когда к ней привыкаешь.

– Здравствуй, Имане! Сейчас подходящее время? – Я кинула свой рюкзак в холле дома миссис Белфорт.

– Она в столовой. – Имане, ее домработница, склонила голову, уступая мне дорогу.

Я прошла в столовую с ярко-синими стенами, дополненную высокими золотыми арками, красными занавесками и бронзовой люстрой. В центре комнаты располагался французский провинциальный обеденный стол, за которым могли разместиться не менее тридцати гостей. Миссис Белфорт сидела в одиночестве в конце стола, одетая в изумрудное шелковое платье с золотым вырезом, с насыщенно-красной помадой и прической в стиле старых фильмов. Она смотрела на пустой стул на другом конце стола, желая, чтобы на нем сидел ее покойный муж, Фред. Мое сердце сжалось в своей костяной клетке, каждый удар опалял жаром ребра изнутри.

– Миссис Би? – тихо прошептала я, чтобы не напугать женщину.

Она проигнорировала меня.

– Фред, попробуй устрицы. Они изумительны.