И всё же мне удалось вернуть себе самообладание, чтобы хотя бы внешне уверенно отреагировать, спокойно пояснив:

— Я журналист.

— Чёт не припомню, чтобы кому-то из твоей братии давали разрешение тут шастать, как у себя дома, — поморщился неизвестный.

— Я в вашем госпитале лечусь... — попыталась объяснить своё появление, но даже начала фразы хватило для вывода, который моментально сделал военный:

— А к плазмогенераторам тоже пришла лечиться?

— Она решила диверсию устроить, — поддакнул кто-то за его спиной.

— Шпионка федералов! — выкрикнул другой.

— Да как вы смеете! — меня затопило праведное негодование. — Я же независимый наблюдатель. И ни на кого не шпионю, это противоречит нашему профессиональному кодексу!

Мужики разразились хохотом так, словно я что-то невероятно весёлое сказала. Впрочем, этот смех нельзя было считать признаком лояльности. Он не предвещал ничего хорошего, а вкупе с тесным кольцом, в которое меня заключили вояки, казался вообще жутким.

— Раз не шпионка и случайно встряла куда не следует, тогда докажи!

— Нашей компанией не побрезгуешь, так и быть простим.

— Прояви свою хваленую независимость, все ждут! Посмотрим, какая из тебя профессионалка.

— Мы в увольнении, до вечера времени полно, развлечемся как следует…

— И в больничку вернем до отбоя. Даю слово.

Словами дело не ограничилось. Один из вояк, бесцеремонно схватив за руку, дёрнул меня на себя. Я возмущённо зашипела и попыталась вырваться. Мне это даже удалось, впрочем, себе я эту заслугу приписала рано, потому что спустя миг поняла — меня намеренно отпустили, чтобы толкнуть к другому. А от него к третьему…

— Если я не в твоём вкусе на первый раз, так другого выбери.

— А чего одного-то? Сразу двух тоже можно.

— Или трёх.

— Тут все мужики как на подбор, бабы за нас глаза готовы выцарапать от ревности.

— Мы не обидимся, решай сама. А то вам, женщинам, федералы свободы выбора не дают.

— Верно, мы благородные. И после друг друга не побрезгуем.

Пошлые комментарии я воспринимала, но реагировать на них не было ни сил, ни времени. Язык от страха прилип к нёбу, во рту пересохло, мышцы свело спазмом.

Я как-то иначе представляла себе масштаб домогательств, о которых меня предупреждала медсестра. Мне казалось, если уж влипну, то смогу дать отпор и привести разумные аргументы. Взять ситуацию под контроль, получить шанс присмотреться к ухажерам, тянуть время до возвращения домой. В конце концов, я же журналист! Должны они хоть какое-то уважение к моей профессии проявить!

А по факту… По факту меня банально лапали, не позволяя вырваться из западни и не давая возможности предпринять хоть что-то разумное.

Наверное, знакомство с повстанцами-вояками не закончилось бы ничем хорошим, если бы вдруг перебрасывание меня от одного мужика к другому не прекратилось потому, что мрачно буркнувший голос поинтересовался:

— По какому поводу сборище, отморозки?

— А тебе что до этого? — столь же недружелюбно отрезал в этот момент притиснувший меня к себе мужик. — Мы в твою жизнь не лезем, так и ты не встревай в чужие дела.

— Марк, дружище, ну реально ты не вовремя, — чуть более терпимо заявил другой похотливый самец. — Иди куда шёл.

— Скажешь тоже “иди”… — с лёгким оттенком насмешки хмыкнул любопытный соратник. — Мимо вас разве что глухо-слепой пройдёт, такой кипиш средь бела дня устроили.

Между плечами вояк, растолкав их, просунулась заросшая недельной щетиной физиономия. К тому же ещё и лохматая — тёмно-каштановые небрежно подстриженные волосы висели неопрятными прядями. Очень быстро отыскала меня глазами, подняла бровь, скривилась и проворчала: