Я не понимаю, почему она решила сказать что-то о кодах бесфракционников именно мне, пока не поворачиваюсь. У нее в глазах то же самое выражение, что было у Джанин, когда та сказала, что разработала сыворотку, которая подчинит его. Гордость.

– Умно, – говорю я. – Твоя идея?

– На самом деле, да, – пожимает плечами она. Но меня не обманешь. Она только пытается выглядеть безразличной. – Я перешла в Альтруизм из Эрудиции.

– Ого, – удивляюсь я. – Не поспевала за бурной жизнью академии?

– Вроде того, – отвечает она. Приманка пролетела мимо.

– Думаю, твой отец сделал это по такой же причине, – говорит она после паузы.

Я уже готова уйти, закончив разговор, но ее слова сдавливают мне голову, будто Эвелин выжимает мне мозги руками. Я непонимающе гляжу на нее.

– Ты не знала? – нахмурившись, спрашивает она. – Извини. Я забыла, члены фракций редко обсуждают вопрос о переходе.

– Что? – срывающимся голосом кричу я.

– Твой отец родился в Эрудиции, – говорит она. – Его родители дружили с родителями Джанин Мэтьюз, когда были живы. Твой отец и Джанин вместе играли, будучи детьми. В школе я видела, как они обменивались книгами.

Я представляю себе моего отца, взрослого мужчину, непринужденно сидящего рядом с Джанин, взрослой женщиной, за столом в кафетерии. Сама мысль кажется мне такой абсурдной, что я хмыкаю и почти смеюсь. Это не может быть правдой.

За одним исключением. Он никогда не рассказывал мне о родителях и о своем детстве.

И у него не было такого спокойного характера, который бывает у выросших в Альтруизме.

А его ненависть к Эрудиции – слишком неистова. Должны быть личные мотивы.

– Извини, Беатрис, – говорит Эвелин. – Я не собиралась бередить тебе свежие раны.

– Именно это ты сделала, – нахмурившись, отвечаю я.

– Что ты имеешь в виду…

– Слушай меня внимательно, – говорю я тихо. Гляжу поверх ее плеча, чтобы убедиться, что нас не услышит Тобиас. Но вижу там лишь сидящих в углу Калеба и Сьюзан, передающих друг другу туда-сюда банку с арахисовым маслом. Тобиаса нет. – Я не дура, – продолжаю я. – Я вижу, ты просто хочешь его использовать. И я скажу ему об этом, если он сам уже не догадался.

– Дорогая моя девочка, я – член его семьи, – отвечает она. – Я – навсегда. А ты – явление временное.

– Ага, – говорю я. – Мама его бросила, папа бил. Как он может не хранить верность такой чудесной семье?

Я ухожу. Мои руки трясутся. Я сажусь на пол рядом с Калебом. Сьюзан уже на другом конце комнаты, помогает убираться бесфракционнику. Он дает мне банку с арахисовым маслом. Я вспоминаю ряды кустов арахиса в теплицах Товарищества. В нем много жиров и белков, а это важно, особенно – для бесфракционников. Я зачерпываю немного масла пальцем и слизываю.

Следует ли мне рассказать ему то, что только что поведала Эвелин? Я не хочу давать ему повод думать, что Эрудиция – у него в крови. Я не собираюсь помогать ему вернуться к ним.

Пока что я оставлю эти сведения при себе.

– Мне надо с тобой кое о чем поговорить, – предлагает Калеб.

Я киваю, продолжая слизывать арахисовое масло, теперь уже с неба.

– Сьюзан хочет сходить к альтруистам, проведать их, – говорит он. – Я тоже. А еще мне необходимо быть уверенным, что с ней ничего не случится. Но тебе нельзя быть здесь одной.

– Не проблема, – отвечаю я.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам? – спрашивает он. – Альтруисты с радостью примут тебя обратно, я уверен.

Я также. В Альтруизме не копят обиды. Но я и так пребываю на краю пропасти отчаяния. Если вернусь в фракцию, к которой принадлежали мои родители, она меня поглотит.