Так писал Николай Бестужев.

Вечером 14 декабря им казалось, что жизнь кончена. И не только потому, что им грозила смерть. А потому еще, что дело, ради которого они жили, было расстреляно картечью с расстояния в сто шагов.

Им казалось, что все кончено. Но они ошиблись.

Начиналась другая жизнь. Быть может, не менее славная, чем прошедшая.

Начинался путь страданий и борьбы. Борьбы не менее жестокой, чем та, которую они вели прежде. Борьбы за сохранение в себе человека. Борьбы за сохранение в себе духа действия, который столь ярко отличал их.

В ночь на 15 декабря 1825 года двадцать солдат лейб-гвардии Павловского полка вошли в дом графа Лаваля на Английской набережной.

С ними был флигель-адъютант князь Голицын. Он должен был руководить обыском и изъять все бумаги зятя хозяина дома и вообще все подозрительные документы.

Вряд ли кто-нибудь в Петербурге мог предположить, что этот дом когда-либо подвергнется вторжению вооруженных гвардейцев.

Хозяин дома – граф Лаваль, – действительный статский советник, церемониймейстер двора его величества, оказавший крупные услуги Людовику XVIII перед его возвращением во Францию в 1815 году и получивший от него графский титул, был человеком известным, уважаемым и вполне лояльным.

Хозяйка дома, графиня Александра Григорьевна, урожденная Козицкая, принесшая мужу огромное приданое, была женщиной незаурядной. Она приятельствовала со знаменитой мадам де Сталь. А Джон Адамс, первый американский посол в России и будущий президент Соединенных Штатов, писал о ней: «Эта леди кажется мне самой приятной, интеллигентной и достойной уважения русской женщиной, которую я знал».

Лавали в ту ночь ночевали у сестры графини – княгини Белосельской-Белозерской.

Солдаты Павловского полка, мерцая штыками в полутьме пустого дома, шли по комнатам, в которых бывали Пушкин и Вяземский, в которых Карамзин читал «Историю государства Российского». Павловцы шли по комнатам, по которым ходили самые замечательные люди России тех лет.

Они шли мимо картин старых итальянцев. Они грохотали каблуками по мраморным плитам, вывезенным с Капри, из дворца императора Тиберия.

На мрачных солдат, затянутых в зеленые мундиры, смотрели двухтысячелетние римские статуи и древние греки, нарисованные на вазах, которым было две с половиной тысячи лет.

Но солдат лейб-гвардии Павловского полка это не интересовало. Они искали кабинет князя Сергея Петровича Трубецкого, женатого на дочери Лавалей Екатерине.

Сам Трубецкой был уже арестован в доме австрийского посла Лебцельтерна, женатого на другой дочери Лавалей.

Кабинет нашли. Но все ящики бюро были заперты. Их пришлось вскрывать штыками.

Зимний дворец. Литография К. П. Беггрова. 1820-е гг.

В конце концов в одном из взломанных ящиков был обнаружен бумажник, а в бумажнике документ.

«Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое!

В манифесте Сената объявляется:

1. Уничтожение бывшего Правления.

2. Учреждение временного до установления постоянного, выборными.

3. Свободное тиснение, и потому уничтожение Цензуры.

4. Свободное отправление богослужения всем верам.

5. Уничтожение права собственности, распространяющейся на людей.

6. Равенство всех сословий перед Законом, и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комиссий, из коих все дела судные поступают в ведомство ближайших судов гражданских.

7. Объявление права всякому гражданину заниматься, чем он хочет, и потому дворянин, купец, мещанин, крестьянин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как то земли, дома в деревнях и в городах. Заключать всякого рода условия между собой, тягаться друг с другом перед судом.