Наконец-то наступило то самое спокойствие, которое не давит на меня. С этой минуты я полностью погружена в мысли о предстоящей поездке. Как же хочется уже вдохнуть соленый морской воздух и погрузиться в объятия хмурого океана.

– Так, тебе нужно отдохнуть, твои вещи уже собраны, так что ложись и готовься к поездке.

Мама покидает мою комнату. Я продолжаю улыбаться. На минуту мне показалось, что я вновь вернулась на полтора месяца назад, когда я была здорова, когда на моих руках еще не было многочисленных мозолей от колес кресла и когда мое тело принадлежало мне. А затем я снова погружаюсь в период «после». Теперь я не смогу плавать, не смогу пройтись по горячему желтому песку. Все мои мысли сводятся к банальным радостям, которые обычный здоровый человек не замечает и воспринимает как должное. Вновь начинаю ненавидеть свое тело. Вновь хочу запереться в своей «крепости» и никого не видеть, не слышать.

– Я тебе звонила, а ты не отвечала, что-то случилось? – говорит Лив.

Я смотрю на ее изображение в ноутбуке, прошло всего несколько дней, но она сильно изменилась. Выглядит еще более уверенной, будто даже и не жила в захолустной Миннесоте.

– Да… я пропадала в клинике. Процедуры, обследования. Все как обычно.

Стараюсь не смотреть в камеру, чтобы Лив не увидела мои «бегающие» глаза. Глаза мои самые первые предатели, всегда выдают меня, когда я вру. Хотя это ложь лишь наполовину. Я ведь действительно была в клинике, несколько дней мой организм приводили в порядок. А то, что я сделала до этого, я решила не рассказывать Лив. Во-первых, не хочу, чтобы она за меня волновалась, а во-вторых, не хочу снова показаться слабой и жалкой.

– Понятно. Я уже волновалась.

– Завтра мы с мамой улетаем в Делавэр. Решили отдохнуть.

– Круто! Слушай, а может быть, ты ко мне как-нибудь в Чикаго заглянешь? Я уже так по тебе соскучилась.

– Обязательно, – говорю я, улыбаясь.

– Джина! Джина, просыпайся. – Нина прыгает по моей кровати. Мои веки устало приподнимаются, замечаю, что в комнате уже совсем светло.

– Сколько сейчас времени?

– Восемь тридцать. Мама сказала, чтобы я тебя разбудила, а то вы опоздаете на самолет.

Через несколько минут оказываюсь в ванной комнате. Снимаю повязку с руки. Кожу возле шрама противно стянуло, что мешает полноценно шевелить кистью.

– Вирджиния, давай быстрее, – говорит мама, заходя в ванную, затем обращает внимание на мой шрам. – Болит?

– Нет.

Мама подходит ко мне, садится на корточки и берет меня за руку.

– Вирджиния, давай постараемся забыть о том, что произошло здесь в тот вечер?

– … Да я уже почти забыла.

– Вот и отлично. – Мама пытается искренне улыбнуться, но я замечаю, как ей это трудно дается. Я чувствую, что, сама того не замечая, превращаю жизнь моих родителей в ад своими выходками, и даже если мама мне этого не говорит, то глаза ее выдают. Это у нас семейное.

В аэропорту все куда-то бегут, регистрируются, запаковывают чемоданы, прощаются с родственниками, завтракают в кафешках. Сплошная суматоха. Мама с папой о чем-то беседуют, а я и Нина наблюдаем за рыбками, которые находятся в огромном аквариуме.

– Как ты думаешь, я сдам экзамен? – спрашивает меня сестра.

– Конечно, ты зря волнуешься, ведь ты очень талантливая.

– Жалко, что ты не увидишь, как я выступаю.

– Ну почему же? Мы ведь с мамой уезжаем всего на неделю, а твой экзамен через две, я обязательно тебя поддержу.

– Вирджиния, нам пора.

Нина обвивает мою шею своими тощими ручками. Затем ко мне подходит папа.

– Ну… хорошо тебе отдохнуть, дочка.

– Пап, ты так смотришь на меня, будто мы расстаемся на год, а не на неделю, – смеюсь я и обнимаю отца.