Нашла распечатанные фотки с Быстрицким и порвала их. Отправила в мусорку чертов магнит, привезенный с совместного отдыха. Начала перебирать в памяти, какие его подарки остались в моей квартире. В ведро, которое я вытащила для удобства на середину кухни, отправились сухоцветы, сделанные из букета Быстрицкого к моему дню рождения. Чайную пару выкидывать было жалко, и Аленка нашла решение – отдать эти вещи малоимущим, сделать доброе дело и избавиться от того, что уже не нужно мне. В пакет полетело также платье, которое я не решалась купить, и в итоге мне подарил его Стас, и еще сумка. Кажется, он купил ее на третью годовщину наших отношений. Если уж избавляться – то от всего.

Отправив в мусорное ведро пустую бутылку из-под мартини и смятую коробку для пиццы, мы с Аленой вышли на улицу и торжественно переместили мою прошлую жизнь в мусорный бак. А потом пошли за второй бутылкой мартини...

Короче, весь день мы ржали и плакали, удаляли мои совместные фотки со Стасом из телефона, придумывали, как переименовать его в записной книге, орали во все горло песни для тех, кого бросили или кто сам послал нах...

Было весело. А потом я легла спать и не завела будильник.

***

Просыпаюсь от того, что Валентинович настойчиво звонит уже который раз. Открываю глаза, хотя они совершенно не желают открываться, тянусь к телефону и едва различаю время на дисплее. 8:30. Обычно мы с Валентиновичем уже едем в Правительство.

Твою мать, я проспала понедельник.

Экспресс-поход в душ, поиски выглаженных вещей в шкафу (в итоге я взяла платье из материала, который вообще не мнется), вода из холодильника и капли для глаз. Такой вот у меня набор на это утро. В машину к водителю я залетаю в 8:47 – без ложной скромности, сборы за 17 минут уже сами по себе тянут на рекорд. Крашусь, пока мы едем, точнее, просто замазываю темные круги под глазами и пытаюсь с помощью средств придать лицу более или менее здоровый вид. Закидываюсь парой ирисок из загашника Валентиновича и причесываюсь, глядя в зеркало заднего вида. Выгляжу жутко и хочу кофе. Срочно.

На то, что опаздываю, мне уже плевать. Уверенной походкой поднимаюсь на третий этаж, где располагается вся пресс-служба, и сразу захожу к нашему секретарю.

- Привет, Дим, ты мне оформишь заявку на машину вчерашним числом?

- Привет, да, сейчас займусь. Ты не заболела?

Ясно, значит, выгляжу я действительно ужасно.

- Сделаешь кофе?

Большой плюс нашего офиса – наличие кофемашины.

- Я тебе принесу, – кивает парень и опять погружается с головой в свою работу за компьютером.

Едва я успеваю зайти к себе, переобуться в приличные туфли на каблуках и обмазаться парфюмированным кремом, который держу для таких случаев, как уже надрывается служебный телефон. И надпись «БА Буйнов» на экране меня вообще, вот совершенно не радует.

- Доброе утро, Борис Алексеевич, – хватаю трубку и прижимаю к уху.

- Это уже третий звонок, где ты ходишь?

Фак.

- Была у нашего секретаря.

- Ладно. К планерке мне нужны данные из тех справок, которые ты собирала для эфира на телеканале.

- Хорошо, сейчас найду.

- Побыстрее, Таня, планерка через сорок минут.

- Уже ищу.

В какой папке я сохранила эти дурацкие справки? Ничего не соображаю. Организму нужен кофе, чем скорее, тем лучше. Нахожу нужные документы, роюсь в них и отправляю Буйнову в личку. Надеюсь, он это просил. Через минуту Дима притаскивает чашку из сервиза, и из нее пахнет моим спасением. Разгребаю почту, попутно стараясь отвязаться от Альки – ей очень надо знать, как я себя чувствую, а ответ – примерно никак. Ровно в десять включаю трансляцию совещания в закрытой группе в соцсети и допиваю остатки успевшего остыть кофе. Ужасно хочется в столовую и съесть творожную запеканку. Плюнув на все, забираю наушники, телефон, блокнот с ручкой и спускаюсь на минусовой этаж, покупаю запеканку с чаем и усаживаюсь за самый дальний столик, заткнувшись наушниками. Послушаю совещание удаленно, а что такого? Алена вот вообще на удаленке спокойно работает. Под выступление губернатора успеваю разделаться с запеканкой, а когда наступает очередь Буйнова, открываю блокнот, чтобы делать заметки. Шеф вещает в своей манере – тихо и сухими фактами. А когда он доходит до того самого вопроса с эфира, я понимаю, что он зачитывает что-то другое.