– Что здесь происходит? – спрашивает лейтенант.

Это, судя по эмблеме на рукаве, голландец, и с ним двое напряженных солдат.

Кажется, я начинаю что-то соображать. Мне только что заломили руки, протащили по мостовой, выпрямили, дернув сзади за волосы, ткнули дубинкой под дых. Глупо как-то все получилось. На митинг я, разумеется, не успеваю. Когда я подхожу к ТЮЗу, срезав по газону часть пути через сквер, то вижу бегущих мне навстречу людей. Они кричат, размахивают руками. Все сразу понятно: в дело уже вступил ОМОН. Следует по-быстрому убираться отсюда: Панафидина мне все равно не найти, а попасть в омоновскую разборку – это же не дай бог никому. Монголы во времена ига, наверное, лучше себя вели на Руси. Правда, тот же Панафидин считает, что это иго и есть – только в новом издании, более технологичное, современное; так сказать, отредактированное и дополненное в соответствие с требованиями эпохи. Размышлять, впрочем, об этом некогда. Я сворачиваю к Звенигородской, рассчитывая, что с этой стороны оцепления еще нет, и оказываюсь, по крайней мере отчасти, прав: барьер здесь еще не поставлен. Хотя омоновцы уже выгрузились, а один из них, поймав светловолосую девушку, вывернул ей руки назад и нацеливает в машину.

– Уроды!.. Я просто мимо шла!.. – кричит девушка. – Отпустите, уроды!..

– Шагай… Шагай…

Физиономия у омоновца масляная. Он смотрит на обтянутый джинсами, выразительно оттопыренный девичий зад и, видимо, предвкушает, как будет вставлять.

Остальные подают реплики:

– Раком ее поставь…

– Не… разложи лучше…

– Про меня, Кеш, не забудь…

Я, видимо, теряю сознание. Со мной это иногда бывает: накатывает вдруг волна, я слепну, точно выжигает внутренним взрывом сетчатку глаз. Не помню потом, что говорил и что делал. Наверное, я делаю шаг вперед и что-то кричу. Наверное, на меня оборачиваются – взирают в изумлении на идиота, который задирает ОМОН. Наверное, я опять что-то кричу. Наверное, опять делаю шаг вперед. Вот тут-то меня, вероятно, и отоваривают.

Однако дышать я уже могу. Под ребрами у меня мерзкая боль, затылок саднит, руки – тоже вывернуты до лопаток. Однако дышать я могу и уже начинаю понемногу воспринимать окружающее.

Командир патруля отдает честь, заметно не донеся сомкнутую ладонь до лба.

– Лейтенант Сгаллер, подразделение «Б» Международных вспомогательных сил. Доложите, пожалуйста, что тут происходит?

Командир омоновцев тоже поднимает ладонь – но как школьник за партой, лишь обозначив движение.

– Капитан отряда милиции особого назначения Харитон… Несанкционированный митинг… Имею приказ всеми средствами пресекать беспорядки…

– Я просто мимо шла!.. – отчаянно кричит девушка. – Хватают, уроды, тащат, руки выкручивают!..

– Отпусти, – говорит капитан, не поворачивая головы.

– Трп-тп… – выражает свое мнение омоновец у меня за спиной.

– Говорю – отпусти!

Мы с девушкой наконец выпрямляемся.

Лейтенант патруля кивает:

– Я вынужден зафиксировать нарушение гражданских прав. В случае несанкционированных действий со стороны оппозиции вы обязаны, во-первых, вызвать ближайший патруль Международных сил, во-вторых, начать оперативную съемку, которая послужит обосновательным документом в суде, в-третьих, предупредить граждан о совершении ими противозаконных действий…

Он говорит это ровным тоном, будто читая инструкцию. Никого так не презирают представители Международных сил, как российский ОМОН. И никого так не презирает российский ОМОН, как патрули Международных вспомогательных сил…

В общем, это у них надолго.

Я подхватываю девушку под руку и осторожненько оттаскиваю назад.