Тут я убеждаюсь, что оказываюсь единственным недотепой. Остальные явно в курсе, и майор их отпускает. Остаемся я да Енот.

– У поводыря уточните, что да как, – кидает мне майор, явно собирающийся нас покинуть.

– У него, что ли? – туплю я дальше.

– Именно. И, кроме того, у вас по месячному плану сегодня визит в Петропавловку, в медпункт?

– Ну да…

– Вот и действуйте по плану.

Выкатываемся с задумчивым Енотом на солнышко. За нами никто не выходит – видно, им еще есть что обсуждать. Вопросов у меня куча, а он, как на грех, сам на себя не похож – задумчивый какой-то и, я бы даже сказал, благостный. Некоторое время идем молча. Потом я все-таки решаю, что прояснить ситуацию все же стоит и, кроме того, мне любопытно, что за роль предстоит мне. Для пробы спрашиваю: что это с ним такое?

– Да день рождения сегодня у меня. Тридцатник разменял, – не очень охотно признается мой спутник.

Надо же. Ну, тогда понятно: тридцатник – это для мужчин весьма специфичный рубеж. Обычно в это время мужчины вдруг понимают, что природа их здорово обманула.

Ведь во время детства и потом – в подростках – мальчишки считают, что это пока еще не жизнь, и самое главное начнется потом. Вот станешь взрослым, тогда ого-го какая будет житуха, а пока – фигня несущественная, просто тягостное ожидание взрослости. И вот, наконец, наступает взрослость – самое время жить от души, ан оказывается, что взрослость-то не такая и вкусная штука, и уже ничего нового не будет, все во взрослом возрасте уже предопределено, и теперь путь с достигнутой вершины – только вниз. Нет, разумеется, можно оттрахать еще больше девок, выпить еще больше водки и надыбать еще больше денег, но вот новизны, чувства первого открытия, свежести, восторга щенячьего – уже не будет.

И вчерашний мальчишка ужасается этому крайне неприятному факту. Ему становится грустно, что вот торопился как дурак – и, выходит, пропустил столько всякого вкусного, захватывающего и интересного. И ради чего? Характерное для кризиса тридцатилетних открытие. Потом еще будут кризисы сорокалетнего, пятидесятилетнего и так далее возрастов, но этот – самый жесткий.

Собираюсь с мыслями.

– Слушай, что-то как-то мне странно. Две серьезные операции. Одна другой корявее, а разбор странный. На учениях наше отделение и то инструктировали куда серьезнее. А тут я так толком и не понял ни черта, кроме того, что кого-то из твоего начальства потрошить надо. И вообще мне это не нравится – не факт, что мы их грохнем. А вот нас потом вполне могут. И наши, и чужие. Да и три БТР у людоедов – это не мышь чихнула. А мы тут какие-то трехколесные укатайки даже толком и не собрали…

Енот некоторое время идет молча. Потом отвечает: «Ты плохо слушал. Не трехколесные, квадромобиль – значит, четырехколесное транспортное средство…»

– Не суть. Ты суть давай!

– А ссуть оне в ведро, – так же задумчиво отвечает Енот.

Я останавливаюсь и довольно злобно смотрю на шутника-хвилософа.

– Идем, идем, еще много чего успеть надо, – не сбавляя хода, поворачивает голову хромой.

– Я вот не поеду никуда – пасись оно конем, как говорит любимый тобой Ильяс, – упираюсь я.

– Не парься! Просто тебе когда-нибудь доводилось на своего командира устраивать засаду? Не подсиживать, не интриговать, а вот так, чтоб кишки ему наружу? – внимательно смотрит остановившийся поводырь.

– Странно. Я думал, ты уж в семи водах мыт и вообще зверина лютый…

– Значит, не доводилось. И, что любопытно, мне – тоже. И это, знаешь, необычно… Ладно, сейчас в лодочку сядем, поплывем. Я все объясню. Вас с Надей не дергали – не ваша епархия. А так, в общем, ситуация стандартная. Давай, забирай из квартиры что нужно – и для медпункта тоже – и похряем.