– Тут мне начальство звонит в самый неподходящий момент и требует, чтобы я все бросил и хоть на такси, хоть вертолетом, но успел подписать документы на поставки продукции по Свирским круизам! Дескать, заболел наш представитель, а я в этом регионе единственный, кто успеть может – нельзя терять контракт, а то выбьют из бизнеса, потом не вернешься. Я уж совсем было на колоннаду Исаакиевского собора взобрался – меня на лестнице звонок застал. Все-таки посмотрел сверху на Питер – правда, в спешке, без удовольствия, и тут же отправился нашего представителя заменять… – продолжал свою сагу здоровяк.

Ирина продолжила размышлять.

– Когда мы с Витькой вдвоем жили, еще куда ни шло. (Ирина покивала поощрительно головой, и здоровяк обрадовался вниманию, как ребенок). Но мы же полагали, что одни из всего человечества уцелели. В этом было что-то… Как Адам и Ева… И Верка, сука! – тут Ирина аж перекосилась от злости, испугалась, что не в тему, прислушалась.

Оказалось, что очень удачно попала в масть: здоровяк как раз описывал свою встречу с сотрудником, который успел обратиться и активно напал на пришедшего в номер. На громадное счастье здоровяка, весовые категории были настолько разные, что отделался здоровяк порванным в хлам пиджаком, а больного спеленал в одеяло, и когда понял, что это нежить – ужаснулся до ледяного пота.

– Знаете, я как пощупал ему пульс – а он холодный сам, и глаза такие, знаете, так я вспотел в момент, только таким холодным потом пробило, что ледяшками буквально вспотел, – доверительно рассказывал водитель.

Ира сочувственно улыбнулась и, пожалуй, впервые отчетливо подумала о том, что все это время гнала от себя. Что нет у Витьки будущего. Жизни человеческой у него тоже не будет. Будет тягостное, жалкое выживание, тяжеленная работа впроголодь и впустую. И если она к нему вернется, то и у нее все будет плохо. Как ни корячились на зачистках, а жратвы на зиму не собрали – разве что вонючий «Вискас» поможет протянуть ближайшую зиму. Свинки – хорошее подспорье, только и их кормить нечем, не коровы они – травой сыты не будут.

Боеприпасов больше не стало, а продвигаться дальше по дорогам – будут поселки еще больше, зомби еще гуще. Там патронов не хватит точно. Значит, еще одна-две деревушки – и все, придется дубинами работать. Или топорами. Витька толковал как-то, что по зиме зомбаки будут вялые, можно патроны экономить.

Положим, зимой можно будет дубинами-топорами махать – ладно, хотя в избах с низкими потолками топором не размахнешься толком. А дальше что? А дальше – медленное угасание. И держится все на Витьке и на ней, Ирке. Вот сейчас она уехала – Витек дерьма ковшом хлебнет, Вера ему не помощь. И ведь не переубедишь балбеса, он все время любил повторять фразу какого-то напыщенного итальянца: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме!» То-то этот итальянец не остался председателем колхоза в деревне, а дернул в императоры. Ирину не раз тянуло ляпнуть это в ответ на древнюю цитату, но сдерживалась – знала, что партнер обидится не на шутку…

– А я еще такой дурень был, что сначала уладил все по контрактам на круизы, все подписал. И пошел – представляете, какой идиот – все-таки коллегу проверить. Я же подумал, что он просто не в себе, напился сильно – бывало такое у наших. Думал, проспится – и все будет в полном порядке. Пульс-то я не мастак щупать! Ну, а холодный – так и такое бывает. Я же не знал тогда! Представить себе не мог!

А он из одеяла сумел выпутаться – или, может, его горничная выпустила – и опять на меня попер. Вот тут я и испугался: вчера-то не разглядел в сумерках, что да как, а тут на свету – вот и глянул, а потом еще и пульс… А внизу тоже шум с визгом. И ни одного таксиста! Я звоню домой – жена криком кричит: дескать, в Москве что-то ужасное творится, страшно ей за детей. Ну, представляете мое положение?