Итак.

Август 1972 года.

Страна предвкушает суперсерию с канадскими профессионалами, а у левого павильона касс Большой спортивной арены Центрального стадиона имени Ленина известные всей Москве барышники уже завели списки на покупку билетов этих таких ожидаемых хоккейных матчей.

Надо сказать, что списки в то время были повсеместно: на жратву, мебель, машины, билеты куда угодно и на хуй его знает что ещё. Поэтому для меня это было делом привычным.

К пятнадцати годам я уже пару раз, с дружками постарше, «держал» списки на билеты на разные хоккейные мероприятия. Навар получался неплохой, в начале любого списка шли 20–30 вымышленных фамилий. Они всегда были «птичьи» – Галкин, Орлов, Скворцов, Воробьёв и далее по списку. Билеты у нас оптом забирали знакомые спекулянты, на которых работали целые бригады «пионеров». Хватало, короче, всем.

Во всех списках всегда устраивались ежедневные переклички.

Их вели «сотники», а «тысячники» только контролировали всё это и переписывали новый список каждый день.

Так что, придя на новую перекличку, ты уже мог легко быть не три тысячи пятьсот четырнадцатым, а две тысячи восемьсот тридцать первым.

Абсолютно любой, кто не приходил на перекличку и не кричал зычное «Я!!!» – вычёркивался из списков к ебене матери. Если, конечно, лично не сунул на лапу сотнику или тысячнику или за него на перекличке не отметился кто-то другой.

Мой номер был в районе первой тысячи, и я, дурак, надеялся увидеть живьём канадских профессионалов, которые, как пел Высоцкий, получают огромные тыщи и плюют зубы на лёд.

Хуй там, дорогие друзья. Накануне дня продаж пришли менты, порвали все списки и выстроили живую очередь. Во главе которой и стояли те самые барышники.

Билетов мне, конечно же, не досталось, и пришлось думать, как же попасть на хоккей.

Наши с друзьями котелки целыми днями только и думали об этом, отодвинув даже на второй план сисястых одноклассниц.

Однажды, после распития бутылочки портвейна, самый старший и мудрый из нас говорит:

– Ты похож на инвалида!

– С хуёв ли? – несмело возразил я старшему и более авторитетному товарищу, отмотавшему уже «двушку» по малолетке.

– Худой, чёрный, щетина начинает расти, язык подвешен.

И хором решили, что попытку достать билеты, помятуя об удачном подходе в стиле «а-ля Муслим Магомаев» два года назад, должен делать я.

Старший и мудрый спиздил у своего старого хрыча-дедушки ржавый инвалидный костыль, и мы выдвинулись в сторону Лужников.

Там в специальной кассе продавали билеты на хоккей инвалидам, Героям Советского Союза, кавалерам орденов Славы трёх степеней, ну и прочим работникам райкомов и обкомов партии. Вооружив меня костылём с напутствием сделать рожу пожалостнее, дружки лёгким поджопником направили меня в сторону кассы.

Кассиршы с лицом Эльзы Кох там уже не было, но восседала вполне доброжелательная и на удивление любезная тётя лет тридцати пяти от роду, с огромным ртом, при помощи которого она и получила это блатное место, что я вычислил путём нехитрых умозаключений.

Выставив костыль наперевес и смандячив страшный кисляк, я попросил продать мне, как инвалиду детства, ни много ни мало, а двенадцать билетов на суперсерию СССР – Канада.

От такой неслыханной наглости рот у тёти открылся ещё шире, под величину минета «свисток» в две елды.

– А удостоверение инвалида у вас есть, молодой человек?

– Я его дома забыл. Тёть, ну пожалуйста!

– Какая я вам тётя? Небось уже и девок пользуешь… – вдруг гневно перейдя на «ты», как отрезала кассирша, сомкнув огромный и манящий ротешник.