Заглянув в комнатушку, Ксюша убедилась, что там пусто. Пришлось возвращаться – за ключом, и еще раз, чтобы ключ вернуть на место… и, как назло, она столкнулась с этим, с начальничком…

– Еще возитесь? – мрачно поинтересовался он.

– Уже закончила, – ответила Ксюша и быстренько выскочила на лестницу, пока не разревелась у него на глазах. Ну вот глупость же… работу она без труда найдет. Ее сколько раз в другие места приглашали, а Алексей Петрович смеялся, что никому не позволит особо ценного сотрудника украсть.

А теперь вот – уволили.

За что?!

Звонок застал ее, когда Ксюша собиралась уже выехать со стоянки.

– Ксюшенька, – голос она узнала сразу и поспешно подавила обиду: Алексей Петрович не виноват, что у него такой ужасный сын.

– Добрый день, – она постарается говорить с ним вежливо и мягко, чтобы не расстроить больного человека.

– Добрый. Скажи, мой охламон уже появился?

Точно. Охламон!

– Появился.

– И как он?

Ужасно. Отвратительно. Несправедливо!

– Не знаю, – Ксюша поскребла ноготком оплетку. – Сказал, что будут изменения…

– Какие?

– Он меня уволил…

Вот сейчас из-за Ксюши хороший человек расстроится. Надо было промолчать. Или соврать что-нибудь, но, наверное, глупо врать, если все равно Алексей Петрович с сыном поговорит и все сам узнает.

– Идиот, – совершенно спокойно ответил Алексей Петрович. – Ксюшенька, ты на него не обижайся, пожалуйста. Он хороший мальчик…

– …только вести себя не умеет.

– …только неуклюжий. Вечно впереди поезда бежать норовит! Скажи, милая, ты уже куда-нибудь звонила?

– Нет.

– Пожалуйста, солнышко мое, не спеши… – Алексей Петрович закашлялся. – Давай будем считать, что ты в отпуске? Конечно, оплачиваемом… до конца месяца. И премию я тебе перечислю. Просто дай этому охламону время. Сам прибежит!

То есть новую работу не искать? Нет, с кем бы другим Ксюша и разговаривать не стала бы, но Алексею Петровичу отказывать неудобно. Тем более что в отпуске Ксюша давно не была… Конечно, из города уезжать не стоит, но хотя бы квартирой надо заняться. А то весна пришла, а у нее окна не вымыты, ковры не выбиты, и вообще, все в шерсти.

Ну не любит Ксюша уборки всякие, что уж тут поделаешь.

– До конца месяца? – еще раз уточнила Ксюша.

Три недели.

– Думаю, он и недели не выдержит, – ей показалось, что Алексей Петрович засмеялся. – Ничего. Ему это полезно. А ты сразу возвращаться не соглашайся… поторгуйся. И вообще, присмотрите там за ним, а то он совсем одичал.

За таким, пожалуй, присмотришь!

Когда Ксюша выезжала со стоянки, ей показалось вдруг, что за нею следят.

Глупость какая… кому это надо – за Ксюшей следить?

Приближение зимы Анна чувствовала задолго до первого снега. Пожалуй, еще с ранней осени, которая порою случалась в достаточной мере теплой, чтобы матушке не приходилось тратиться на дрова, она начинала зябнуть. И жаловалась на холод, преследовавший ее даже под пуховым одеялом.

Почему-то никто, ни отец, вечно занятый делами, озабоченный и хмурый, когда дела эти шли неважно, либо же веселый, если вдруг они ладились, ни матушка, ни брат с сестрой не верили, что Анна и вправду мерзнет.

– Неженка, – говорили ей, и матушка спешила найти работу, потому что благовоспитанной девице не пристало сидеть без дела. Эдак соседи подумают, будто Анна с рождения ленива, вон, и без того они шепчутся, будто встает она поздно, позволяя себе нежиться на перине, ходит медленно, и руки у нее белые, чистые.

В том была своя правда: Господь – милостью особой – наградил Анну кожей нежной, тонкой, будто лепестки нимфеи, что росла в пруду за трактиром. И порою Анна в порыве мечтательности сама себе представлялась цветком, этаким хрупким творением Его, призванным единственно услаждать людские взоры.