– Я знаю, что я видел, инспектор, – выдавил он, превозмогая в своем голосе сомнение.

В свой коттедж он возвращался внутренне взъерошенный.

IV

Стоит ли удивляться, что ночь мистер Бергер провел почти без сна. Сцена ухода незнакомки разворачивалась перед его внутренним взором вновь и вновь, и хотя самого момента столкновения он не наблюдал, он и видел, и слышал его в тиши своей спальни. Чтобы успокоиться, он выпил бокал бренди (алкоголь принадлежал его усопшей матери), ну а поскольку к крепкому спиртному мистер Бергер был непривычен, то оно пошло ему не на пользу, а во вред. Его пробрала тошнотворно-вязкая истома, в которой сцена гибели женщины повторялась столь часто, что он уверился, будто присутствует при ее смерти не в первый раз. Им овладело дежавю, стряхнуть которое было невозможно. Раньше, в разгар болезни или жара, с ним бывало такое. В такие часы в его мозгу селилась назойливая мелодия или песня, пускающая свои корни так глубоко, что мешала заснуть и не давала изгнать себя до той секунды, пока температура не спадала. Теперь то же самое происходило с видением смерти незнакомки, и мутное кружение приводило к мысли, что он уже был свидетелем трагедии – причем несколько раз.

Наконец – слава тебе господи! – усталость взяла свое, и он впал в тяжелое забытье. С пробуждением поутру, однако, нудящее ощущение вновь появилось на поверхности его сознания. Мистер Бергер надел пальто и сбивчивым шагом возвратился к месту предполагаемого происшествия. Он брел по заросшей тропе, надеясь отыскать хоть что-нибудь не попавшееся на глаза полиции – какой-нибудь признак того, что он не стал жертвой неуемного воображения – лоскуток черной ткани, каблук от сапожка или красную сумочку. Он не обнаружил ровным счетом ничего.

Почему-то сильнее всего его будоражила именно сумочка. Да, она была гвоздем всему. Пары алкоголя уже выветрились из его организма (хотя, чего скрывать, похмелье оказалось мучительной штукой), и теперь мистер Бергер задумался. Постепенно он проникся уверенностью, что самоубийство молодой женщины напоминает ему сцену из книги – точнее, самую знаменитую сцену в мировой литературе, связанную с поездом.

Это вселяло соблазн поступиться физическим поиском в пользу поиска литературного.

Свои книги в коттедже мистер Бергер давно распаковал, но еще не распределил их по полкам. Матушка не была столь завзятой читательницей, как ее сын, а потому обширные пространства незанятых стен у нее занимали дешевые репродукции пейзажей, в основном морских. Места под книги здесь было куда больше, чем в прежнем жилище мистера Бергера, – в значительной мере потому, что коттедж оказался гораздо просторней его съемной квартирки, а для истинного библиофила ничто не представляет ценности большей, чем свободная квадратура, которая, естественно, отводится под хранение коллекционных залежей.

Том «Анны Карениной» мистер Бергер обнаружил на обеденном столе, причем роман, словно сэндвич, обжимали с двух сторон «Война и мир» и «Хозяин и работник. Повести и рассказы» (последний – красивое эврименовское издание сорок шестого года, из-за которого мистер Бергер чуть не поступился «Анной Карениной», поскольку повести классика показались ему занимательней, чем романы). Здравый смысл быстро возобладал, хотя мистер Бергер все же не убирал со стола «Хозяина» – для более вдумчивого знакомства в подходящее время.

Надо сказать, что вскоре «Хозяин» прирос еще дюжиной столь же благословенных томов, из которых каждый ждал дни, а то и недели, чтобы настал его час.