Я лишь рассеянно успела помахать Артёму и Пете рукой.

— Макс, что за хуйня? — набросилась я на него, уже сидя в машине.

— Сбавь-ка тон! — строго осадил меня Макс. — Напилась, веди себя прилично! Какого чёрта ты трубу не берёшь? Я звонил раз 20!

— Ха! Ну понятно, почему батарейка села, — от наглости Макса и того, как он со мной разговаривал, я просто обалдела. Давно ли он стал интересоваться моими делами? — Я просто не слышала, как ты звонил. А ты вообще чего звонил-то? И как ты меня нашёл?

— О, детка, это было несложно. Не дозвонившись до тебя, я позвонил Дэну, он сказал, где тебя высадил. Потом я еще 19 раз до тебя не дозвонился и позвонил Зверю. Он обрисовал мне картину, как вы там бухаете с Тимоном. Всё!

Я сделала глубокий вдох.

— Ты звонил Дэну? Зачем?

— Хотел узнать, где ты?

— Зачем? — повторила я, искренне не понимая, какого чёрта Макс сует нос в мои дела.

— Потому что хотел знать, что с тобой всё в порядке.

— Макс, ты перегибаешь! Я не лезу к тебе, когда ты шляешься по бабам!

— Я обещал твоему отцу за тобой присматривать!

Я молчала, отвернувшись в окно. Всё это не укладывалось в моей голове. Я была возмущена, нет, я была в бешенстве!

— Что вообще с тобой происходит? — спросил Макс. Я вопросительно уставилась на него. — Накрасилась, платье это блядское нацепила! И ради кого? Ради этого придурка Дэна? — продолжил он. — Я не хочу, чтобы вы встречались. Он же конченый! — Макс сделал брезгливую гримасу.

— Не много на себя берёшь? Сначала подруг мне выбираешь, теперь мужиков? Ты себя кем возомнил?

Макс открыл окно и закурил. Я сделала то же самое. Во мне всё кипело.

— Я думал, мы друзья, — тихо сказал он. — Поверь мне, Дэн, тот ещё козлина.

— И это говорит мне человек, который точно так же трахает всех подряд? — Я искренне рассмеялась. Я была пьяна, терять мне было нечего, поэтому я говорила всё, что хотела.

— Не всех, но я знаю, чем всё это кончится! Ты — добро, я — зло. — Макс взял меня за плечи и развернул к себе. От этого прикосновения мне стало не по себе. — И концерты и шоу бизнес не для тебя. Я понимаю — это слава, признание и самореализация, но есть и обратная сторона. — Макс легонько встряхнул меня. — Посмотри на меня, ты же сама видишь, как это тяжело. Это грязь, вечные соблазны, опустошение, депрессии, работа на износ, мерзкие люди, с которыми приходится иметь дело. Занимайся юриспруденцией. Не ввязывайся в это говно. Прошу. И не напивайся в сомнительных местах.

— Пф… — Выслушав пламенную речь Макса, я повела плечами, и он убрал руки. Я выбросила окурок в окно. — Это не тебе решать.

— Знаю, но я желаю тебе добра. — Макс завёл машину, и мы поехали домой. — Я сделаю всё, чтобы ты не пострадала.

Мне было смешно слушать его. По его словам я была в жуткой опасности, от которой он, якобы, всеми силами пытался меня спасти. Я не выдержала и расхохоталась. Мой смех показался мне самой неестественным и истерическим.

— Потому что обещал моему отцу? Знаешь, я планирую переехать. Надоело мыть кастрюли и слушать наставления человека, который сам ведет себя аморально! Надоело прибирать за твоими потаскухами! Буду жить, как я хочу и водить домой, кого хочу!

О, да! Сегодня я в ударе.

— Мужиков? — усмехнулся Макс.

— Их в первую очередь! — грозно пообещала я.

— Пристегнись! — скомандовал он, заметив, что я всё ещё не пристегнула ремень безопасности.

Я покорно выполнила приказ и отвернулась к окну, нервно поджав губы. Оставшийся отрезок пути мы провели в полном молчании. Я старалась отвлечься от ссоры, разглядывая проезжавшие мимо машины, но взгляды Макса, полные раздражения, которые я ловила на себе время от времени, не давали мне успокоиться. В таком тоне со мной ещё никто не разговаривал, и уж тем более не предъявлял мне никаких претензий. Макс подумал, что я сменила имидж ради Дэна? Что за болван? И что за собственническое отношение? Ревность? О таком я не могла мечтать. Вероятнее всего, Макс почувствовал конкуренцию и побоялся потерять домработницу и нянечку в одном лице. С одной стороны мне льстило, что Макс беспокоится обо мне, но в той форме, в которой он это выражал, было столько агрессии и эгоизма, что становилось не ясно, о ком из нас двоих он печётся больше.