Гарсон уже спешил к его столику, когда в стылый октябрьский день Саввы вошла она – его муза.

Она стояла по ту сторону окна. Неуловимо разная, вся какая-то текучая из-за сползающих по стеклу дождевых капель – его муза. Она куталась в тонкое пальтецо, пряча озябшие руки в длинных рукавах. Она была похожа на один из набросков Амедео, такая же хрупкая и нереальная. Ветер трепал ее длинные волосы, и из-за них Савва не мог рассмотреть лица девушки, но это было неважно, все его существо потянулось к ее текучему силуэту, к плавным линиям, к нелепой пурпурной розе, отчаянно цепляющейся за ее черные волосы. Вот он и нашел свою музу!

Ее звали Амели. Сидя напротив Саввы, допивая его кофе, испуганно вскидываясь от привычных для завсегдатаев криков и ругани, то и дело поправляя в мокрых волосах нелепую тряпичную розу и разглаживая нервными пальцами измятую салфетку, она рассказывала о своей жизни. Амели говорила, а Савва завороженно слушал, точно это была дивная сказка, а не грустная история начинающей проститутки. Сейчас, глядя в ее черные глаза, путаясь взглядом в невероятно длинных ресницах, он готов был взять назад свои собственные слова. Падшая женщина тоже может стать музой, особенно такая женщина.

В комнате Саввы было холодно. Хозяин, известный скряга, экономил на отоплении, но им было жарко. На узкой скрипучей кровати, под ветхим одеялом Савва узнавал и учился любить свою музу. А потом Амели позировала ему у залитого дождем окна – нагая, гибкая, текучая. И нелепая тряпичная роза в ее волосах на холсте расцветала дивным цветком, яркостью затмевающим хрупкую красоту своей хозяйки. А потом они лежали обнявшись на кровати, курили одну на двоих ту самую последнюю, самую сладкую сигарету и строили планы на будущее. Планы, которые обязательно должны были исполниться…

Мужик с картины смотрел на Арсения как на давнего знакомого. Черные глаза внимательно следили за каждым его движением, не по возрасту полные губы многозначительно ухмылялись. То ли этот Савва Стрельников и в самом деле обладал какими-то сверхспособностями, то ли просто был гениальным художником, способным вдохнуть жизнь даже в мертвый холст.

А несгибаемая, стальная Ната его боялась. Ее золотистая аура шла нервной рябью, как только речь заходила о покойном хозяине «Парнаса». Ишь, каким затейником оказался этот Савва Стрельников: жил на Парнасе, в окружении муз, себя мнил Аполлоном, не иначе.

– Вы откуда планируете начать?

Ната раскрыла портсигар, окинула задумчивым взглядом его содержимое, но так и не закурила. Правильно сделала, что не закурила. Он, конечно, не Селена, которая умеет болячки не только лечить, но и видеть, но даже его простых обывательских знаний хватает, чтобы понять: Ната Стрельникова нездорова. Здоровые люди таблетки с собой не носят.

– Начну с дома, если вы не возражаете.

Она не возражала.

– Дом в вашем полном распоряжении! – Ната махнула рукой. – Мое присутствие обязательно?

По глазам, изумрудно-зеленым, ведьмовским, было видно, как ей хочется, чтобы Арсений сказал «да», но он сказал «нет». Меньше народа – больше кислорода. И пространства для маневров…

– Я, пожалуй, сам.

Грим, почуявший скорую работу, вскочил на лапы, принюхался.

– В таком случае это вам. – Ната протянула ему связку ключей. – Некоторые комнаты заперты, если вам вдруг понадобится…

Арсений знал, что не понадобится, но ключи на всякий случай взял, сунул в карман джинсов.

– А павильон закрывается? – спросил уже на выходе из гостиной.

– Зачем? – Ната посмотрела на него так, словно он сказал какую-то глупость. – Никто, находясь в здравом уме и трезвой памяти, не станет тревожить их покой.