До меня долетают лишь отдельные слова, бубнящий голос Миши напоминает голос из севшего мобильника. Мне жарко, я сжимаю кулаки, лицо мое горит… да что же это такое?

С ней меня познакомил, разумеется, вездесущий журналюга Леша Добродеев. Других знакомых журналистов у меня нет. Дело было в городском парке во время народного гулянья – Дня города, кажется. Казимир и Лена вытащили меня на обед в «Прадо», где брат хватил лишку, и они поссорились, а я потихоньку сбежал, послонялся бездумно по городу, и толпа притащила меня в парк. Тут-то мы и встретились – Леша Добродеев с подружкой, как я тогда подумал, и я, ваш покорный слуга. Оказалось, это не подружка, а коллега по цеху, восходящее светило местной журналистики, как он ее представил.

При этом Леша обнимал барышню за плечи и чмокал в макушку, демонстрируя не то нежную дружбу, не то снисходительность старшего и опытного товарища. Она легко вывернулась из-под Лешкиной руки, рассмеялась:

– Алексей Генрихович рассказывал про вас!

– Правда? – преувеличенно удивился я и взглянул на Лешку. – И что же, интересно?

Он поднял руки, сдаваясь, и закатил глаза.

– Так получилось, старик! Эти малолетки… разве им откажешь? Ей нужен положительный герой, домашнее задание такое. Я предлагаю написать обо мне – отказывается. Ну тогда, говорю, Тема Хмельницкий, самый положительный человек в городе… после меня. Банкир, считает деньги на калькуляторе, знает таблицу умножения, к тому же холост. И самое главное – вышивает крестиком, хобби такое! Положительнее не бывает.

– Вы действительно вышиваете крестиком? – Она смотрела на меня с любопытством, даже рот открыла.

– Вышиваю на досуге, – ответил я скромно. – Знаете, очень успокаивает нервы.

– Хочешь посмотреть? – спросил интриган Лешка, подмигивая мне.

Она кивнула неуверенно, переводя взгляд с него на меня, не вполне веря.

…Ее готовность верить поражала меня. Я всегда считал, что наивность, глупость, доверчивость – птенцы из одного гнезда. Видимо, в силу профессии: люди, имеющие дело с цифрами и деньгами, обычно недоверчивы. Алиса была доверчива и наивна, но далеко не глупа. Подумав, я понял, что наивность и доверчивость проистекают от недостатка жизненного опыта, а глупость – это вроде таланта, пожизненно, и никуда от нее не денешься. Она действительно поверила, что я вышиваю крестиком, и я потом часто подтрунивал над ней, а она отбивалась, крича: «А что тут такого? Неужели не бывает банкиров, вышивающих крестиком? Гипотетически?» – «Ну, разве только гипотетически», – отвечал я.

Она мечтала стать журналисткой – мотаться по всей планете, раскапывать замечательные истории, открывать тайны, встречаться с потрясающими людьми. Образования у нее было всего ничего – средняя школа и какие-то сомнительные скороспелые литературные курсы, но тексты ее, неровные, дерганые, часто путаные, задевали нестандартностью и необычным ракурсом. Лешка, которому образности мышления тоже было не занимать, сказал, что Лиска… Он называл ее всякими смешными именами, производными от Алиса – Лиска, Лиса, Лисичка, Лисенок, а то и Лисюк… что Лиска рожает свои материалы, стоя на голове на перилах балкона и подглядывая через окна за происходящим в соседнем доме. Он устроил ее в желтоватый «Вечерний курьер», и она щенком моталась по городу в поисках материала, причем хваталась за самые странные темы. К моменту нашего знакомства она успела написать о городских очистных сооружениях; о реке в половодье, которая тащит поваленные деревья, дома, собачьи будки и всякие другие предметы – причем с философской точки зрения; о местном женском монастыре и его настоятельнице – бывшей рабочей текстильной фабрики, которой было видение; о творчестве психически неполноценных из областной лечебницы и устроила аукцион их картин, что положительно отразилось на бюджете заведения; о карликах, клеящих коробки в кустарных мастерских.