Ахмет взглянул на эту красивую цифру с любовью и нежностью. И потрогал свой лоб. «У меня жар, – вздохнул он, – какой у меня сильный жар!»

Он выпил жаропонижающее и после этого еще раз посмотрел на нолики, ему показалось, что их слишком много. Ахмет убавил три, нет один… Нет, два. Нет, все-таки один, только один нолик он убавил и быстро отправил платеж.

Нет, он не жадный! Ахмет не жадничал. Он всегда проставляет в графе «сумма» ровно столько ноликов, сколько нужно для того, чтобы его любили. За любовь он платит всем: женщинам, сыну, сотрудникам, партнерам, официантам, таксистам, горничным… Ахмет заплатит, просто ему не хочется отдавать все свои нолики сразу. У него есть еще одна любимая восточная хитрость – не исполняй свои обещания в один день, честный человек имеет право растянуть удовольствие.

Чек для своей жены он тоже подписал, на этот раз к обычной сумме прибавил еще пять тысяч, об этом он помнил. И вроде бы все… С деньгами Ахмет разобрался и вызвал к себе секретаршу. Она увидела премиальный приказ и засияла:

– Выздоравливайте, Ахмет-бей! Да продлит Аллах ваши дни!

В ответ Ахмет громко расчихался.

– Вам стало легче! – заметила секретарша. – Ваш кашель стал намного лучше!

И накапала ему в ложку еще немного зеленой микстурки. Ахмет проглотил и отправил секретаршу в бухгалтерию.


Осталось последнее – ответить сыну. Ахмет еще раз перечитал его жестокое письмо. Он понимал, мальчишка боится получить по жбану, поэтому и пишет все эти глупости «не хочу с тобой встречаться, не вижу смысла, не люблю». На детские истерики, и на женские тоже, Ахмет не реагировал. Вот только это последнее «я тебя не люблю» его укололо. И голова к тому же болела очень сильно, особенно в том месте, где начинается шея.

Ахмет решил не мучиться и выпил обезболивающее. Он вздохнул, вытер слезы и с треском высморкался, так сильно, что даже стрельнуло в ушах. После этого он напечатал ответ, быстро, уверенно и по-турецки.

«Не люби меня, сын, – Ахмет написал, – меня не надо любить. Мной нужно пользоваться. Я сильный, я тебе еще пригожусь».

Он отправил письмо, захлопнул ноутбук и спрятался в своей потайной комнате.

Разложил диван, снял ботинки и закутался в теплое овечье одеяло. Секретарша поскреблась к нему осторожно и шепотом спросила на всякий случай:

– Вам ничего не нужно, Ахмет-бей?

Ничего ему было не нужно. Головная боль отступала, дышать стало легче, он понял – через несколько минут заснет.

Ахмет закрыл глаза и ответил секретарше больным осипшим голосом:

– Меня нет.

Малыш

Открывает Алена свой барчик – а там ничего и нету. Ни коньячка, ни текилки, ни вискарика. Бар вынесли под ноль, и в этой голой зеркальной пустоте лежит записочка.

«Алена, когда ты будешь это читать, меня уже не будет…»

«Осиротел мой барчик, – загрустила Алена и вздохнула, – эх, Малыш, Малыш…»

Малышом звали последнего парня Алены, и предпоследнего тоже звали Малыш. Так получалось в последнее время – чем старше становилась Алена, тем моложе у нее были мальчишки, и каждого она называла Малышом.

Этому, что обчистил бар, недавно исполнилось двадцать один. Малыш! Когда Алена назвала его так в первый раз, он рассмеялся. Экземпляр был выше Алены на голову, за его широкими плечами она могла спрятаться полностью. Он подхватил ее на руки, легко, как пакет из супермаркета, и усмехнулся:

– Значит, я для тебя Малыш…

– Да, – Алена с ним бодалась, – и говнюк ты еще.


Парень был моложе Алены на пятнадцать лет, и что ей было думать, когда он высадил ее последний коньячок? Ругаться на ребенка? Обижаться на шалости? Алена зевнула и включила плиту. Выпить нечего – будем варить кофе.