– Крым наш!

Ее мгновенно поняли. Улыбнулись и пожелали всем «гуд найт».

На выходе она пересчитала всех по головам и даже заметила, что одной не хватает.

– Где Синди? – спросила Алена.

– В туалете, – ответили ей. – Где же еще.

– Двое за ней в туалет, – командовала Алена, – остальные в такси!

Она погрузила в машины наши пьяные тушки, довезла в гостиницу, и только тогда силы ее покинули.

Алена не вышла к завтраку и весь день не вставала. Девочки заходили справиться о здоровье мамочки. Каждая приносила конфетку, апельсинчик, стаканчик черешни… Предлагали вино и пиво, но Алена отказывалась.

– А что ты ела? В этом баре, – все почему-то первым делом спрашивали про еду.

– Один гамбургер, – шептала она.

И все единодушно соглашались:

– Точно, гамбургер! Это все из-за него.

А я завязала с ночной жизнью. Подъем в шесть утра – и на море. В такую рань на пляже никого не было, даже бегуны спали. Только в магазинчиках начинали греметь ставнями и уборщики заканчивали свою работу.

Кстати, я выяснила, кто на импортных пляжах выковыривает из песка окурки. Это делает большой зеленый комбайн. Он проезжает все площадки вокруг зонтиков, выравнивает песок и оставляет за собой такие же следы елочкой, как трактор. Управляют этими машинами всегда мужчины, только испанцы, только красивые. Дворник на пляже – блатная должность, утром с мешочком прошелся, и весь день свободен. Мне такую работенку ни за что не получить.

Обратный рейс задержали, так что весь стриптиз и я шатались по зданию аэропорта. По всем магазинам дьюти-фри, то в алкогольной секции, то в парфюмерной было слышно, как орет Джессика: «Шамиль! Шамиль». Ей до сих пор не надоело ругаться со своим бойфрендом:

– Шамиль! Я поняла, нам нужно пересмотреть наши отношения! Это не любовь, нет… Шамиль, ты думаешь, что это любовь, а я думаю, что это не любовь.

Алена вытаскивала свой курятник из дьютиков и каждой красотке читала нотацию.

– Вы понимаете, что нас объявят в любую минуту? Самолет не будет ждать, пока вы купите себе бухло! Где все? Где Милана?

– Миланы нет! И Синди нет!

– Все ищем Милану! – кричала Алена громко и хрипло, как в мегафон. – Встречаемся у туалета! Синди сто пудов застряла в тубзике!

Маленькая спортсменка Милана прошла таможню самой последней. Она долго стояла у красной линии и прощалась с толстым коротышкой из арабской пиццерии. Все девочки прошли, а Милана все никак не могла оторваться от своего кабанчика. Парень держал ее крепко смуглыми короткими лапками, что-то говорил, то ли на испанском, то ли на английском, про самолет и мысли не было у обоих. Когда он ушел, Милана долго оглядывалась, но за серыми спинами высоких испанских полисменов толстого не было видно. Рядом с ними он казался уродцем.

– Как это называется? – Алена на нее зарычала.

– Любовь, – ответила ей Милана.

И хоть бы секунду засомневалась! Нет, она сразу четко отчиталась:

– Любовь, – и вздохнула: – Ох, Господи, что ж теперь делать-то…

Вот какая система у них, оказывается. Сначала все говорят: «И ничего не поделаешь – любовь». Потом вздыхают: «Любовь… Что ж теперь делать-то».

Мне стало дурно, я ушла в зал вылета. В этой компании я оказалась самой страшной извращенкой. У меня обнаружилась устойчивая реакция отторжения всего этого мусора, который в народе называют «любовь». От одного только слова мне становилось противно. «Любовь, любовь, любовь…» Если повторить раз десять, меня точно вырвет.

В зале у выходов к самолетам на мягких черных диванах дремали туристы. Все были немного помяты, и у каждого на опухшем загоревшем лице было одно и то же удивленное выражение: «неужели это я». Все сонно жевали, кто чипсы, кто шоколадку. Только один мужик в огромном сомбреро бегал по рядам от своей растрепанной тетки.