— Мы приехали, — объявляю, как только оказываемся у забора садика, и расстегиваю ремень. — Высади меня здесь.

Не высаживает. По-прежнему молчит, а по действиям я понимаю, что ищет место для парковки. Заезжает в свободный карман и глушит мотор, не разблокируя дверей. Я же уже, как на иголках. Может, не следовало говорить правду? Вот зачем я сказала, корю себя.

— Сонь, — глухо произносит и сжимает мою ладонь.

Тело тут же прошибает током. Резко выдергиваю руку.

— Дим, выпусти, пожалуйста, мне пора.

— Подожди.

Соболев расстегивает ремень и подаётся ко мне. Разворачивает к себе, беря мое лицо в ладони, и заглядывает в глаза.

— Ты правду сейчас сказала?

— Нет, пошутила. Выпусти меня, пожалуйста. Мне действительно пора.

Голос дрожит, срывается. Мне тяжело находиться близко к Диме, особенно, когда его ладони сжимают мое лицо, а глаза смотрят так пронзительно, что душа выворачивается наизнанку.

Зачем я это сказала? Для чего? Теперь всем будет только хуже.

— Нет, ты не шутила. Я прекрасно знаю, какая ты, когда шутишь. Я все помню про тебя: мимику, жесты, смех, улыбку. Ничего про тебя не забыл.

Дима сильнее сжимает мое лицо в руках. Я обреченно опускаю веки, быстро дыша. Так мало воздуха. Ощущение, будто задыхаюсь.

— Почему ты говоришь, что я вычеркнул тебя из своей жизни? Ты сделала тогда выбор, а я его принял. Вот и все.

— Дима, дай мне уйти, — молю шепотом.

— Нет.

— Мне правда пора, пожалуйста. Зачем ты задаешь все эти вопросы?

Сквозь закрытые веки побежали дорожки слез. Дима нежно вытирает их пальцами.

— Ну что ты? — соприкасается со мной лбом. — Не плачь, прошу тебя.

Я чувствую его дыхание на своих губах. Оно не изменилось, все так же с привкусом мяты. Душа, сердце — все рвется в клочья в эту секунду, а сама я лечу в бездну.

— Соня… — шепчет практически мне в губы.

Нервы — оголенные провода. Сердце шарашит в ушах набатом. Мир рушится. Мое лицо в его ладонях, между нашими устами ничтожные сантиметры.

Чуть смещает лицо вбок и собирает губами слезинку с моей щеки. Меня тут же бьет электрическим разрядом, да так сильно, что вздрагиваю. Потом вторую собирает. Потом третью.

— Остановись, — выдыхаю.

Не останавливается, пока не собирает последнюю слезинку. А я сама не в силах его оттолкнуть. Замерла и таю, разрываюсь на атомы при каждом прикосновении его губ к моей щеке. Шумно выдыхает мне в висок и крепче прижимает к себе.

— Ты тогда не дал мне права на ошибку, — срывается с губ с укором после паузы. — Я ошиблась, я признаю это. Но почему ты не дал мне права на ошибку, Дима?

— Не знаю, — произносит с болью в голосе. — Я был убит твоим отказом. Думал, моя жизнь кончена. Не знал, как жить без тебя, не видел смысла. Ничего не хотел без тебя, — падает лбом мне на плечо. — Ты приняла решение, ты выбрала не меня. Мне оставалось только смириться с этим. И я просто пошел в армию. Подальше от тебя, от Москвы, от всего, что напоминало о тебе. Туда, где не будет времени думать о тебе.

— Почему не позвонил ни разу?

Ком посреди горла отдает болью при каждом слове. Его не сглотнуть, не прогнать.

— Знаешь, сколько раз хватался за телефон тебе позвонить? И знаешь, сколько телефонов разбил о стену — только бы не набирать твой номер? Меня так ломало без тебя, Сонь. А потом на войну поехал. Она меня вылечила от больной любви к тебе.

Дима замолкает. Зарывается лицом в мои волосы и вдыхает глубоко.

— Мне снился твой запах, Белоснежка.

Я растоптана, уничтожена вдребезги. Как жить после всего, что я сейчас услышала? Как обнимать мужа после того, как побывала в объятиях Димы? Как каждое утро открывать глаза, зная, что все, абсолютно все, могло бы быть иначе?