Мы сидели в каминном зале замка моего польского друга… В огромный камин помещались полутораметровые поленья. Что уж там говорить о тонких деревцах! Обстановка способствовала откровенной и глубокой беседе. Хозяин, создав нам условия, проявил интеллигентность и решил не мешать. И я поднял ещё один важный вопрос.

– Нил, давай поговорим на тему, которая очень важна для всех нас. Но чаще всего мы избегаем открытых её обсуждений. Ты понял, о чём я говорю?

– Думаю, что догадался. Ты предлагаешь поговорить о сексе.

– Конечно. Рассуждая об отношениях мужчины и женщины, о семье, о счастье, о целостности жизни, мы обязаны затронуть и вопрос о сексуальной энергии. Это очень важная часть жизни!

– Некоторые считают, что высокодуховная жизнь требует соблюдения обета безбрачия, то есть отказа от сексуальной жизни и сексуальной энергии. Люди, которые открыто проявляют свою сексуальность, получая от этого наслаждение, – нет, они не плохи и не хороши. Но они якобы не слишком развиты. Когда-нибудь им, быть может, удастся достичь должного уровня духовности, но сейчас они занимаются тем, чем занимаются.

– На переднем крае такого отношения к сексу, о котором ты говоришь, и даже более жёсткого, находятся религии.

– Да, в некоторых учениях утверждается, будто святость не имеет ничего общего с сексуальностью. Мне захотелось в этом разобраться, и я спросил у Бога: «Господи, правда ли, чтобы жить по-настоящему целостной жизнью и понять, кто я есть, мне следует отказаться от секса, от самой низменной своей части?» Мне казалось, что из всех составляющих моей личности самой низменной была именно та, которую я называл сексуальностью. Я, безусловно, хотел обладать ею, но ни в коем случае не открыто, не публично, не гордясь этим (ну разве что в особых обстоятельствах или в особые моменты). Я стеснялся этой стороны своей жизни, поскольку ещё в детстве мне дали понять, что я должен остерегаться, если не стыдиться, публичного проявления своих сексуальных побуждений. Мне было тогда лет двенадцать-тринадцать. Я рисовал женщин, срисовывал картинки с журналов, наслаждаясь восхитительными изгибами тел и лёгким возбуждением, которое они вызывали. И тут в комнату вошла мама. Я очень хорошо запомнил этот момент, поскольку был ужасно смущён. Увидев, что её сын рисует обнажённых женщин, мама пришла в ужас и воскликнула: «Что ты делаешь?» Видимо, я занимался тем, о чём не должен был даже помышлять.

– Мы с тобой ровесники, и я тоже помню эти годы пробуждения во мне мужских качеств. Я жил в городе, но об отношениях мужчины и женщины знал очень мало. И журналов, как у вас в Америке, в России, тем более в Сибири, не было. Мы собирали отрывочные и противоречивые знания из разных источников. Я до сих пор помню, как мы подрались с другом из-за расхождений в понимании секса, из-за того, что были просто неграмотны. Мы возвращались из школы, а ходили мы по железнодорожным путям, и вот разгорелся спор. Да такой сильный, что мы, друзья, перешли на кулаки, повалили друг друга и мутузили, уже лёжа между рельсов. Во что превратилась наша одежда от железнодорожного мазута… Так мы постигали сексуальную грамотность. Потом мой друг рано вошёл в сексуальные отношения с женщиной более старшего возраста, и она его обучила. А я значительно позже учился сексуальной грамоте уже со своей женой. Мы оба были новички и учились на своих ошибках – книг и других возможностей не было.

– В моём случае была сильная религиозная атмосфера. Мне потребовалось – только представь себе! – чуть ли не полвека, чтобы избавиться от чувства, будто, проявляя сексуальный аспект своей личности, я тем самым заявляю о себе как о человеке, который в чём-то менее развит, менее духовен, чем другие. Только сейчас я получаю от этого удовольствие. Я могу смеяться и находить интересной и приятной сексуальную часть моего существа.