– Что они делают?

И так как Алексей не отвечал и по-прежнему не хотел поделиться с ней своей информацией, Саша воскликнула:

– Хорошо, можешь хранить молчание и дальше. А я сейчас пойду и спрошу у них сама.

– Сиди! Это еще не конец. Интуиция мне подсказывает, что коль скоро они сами ничего найти не сумели, то вызовут подкрепление.

– Что еще за подкрепление?

– Сама увидишь.

Алексей оказался прав. Убедившись, что и возле унитаза им ничего выстучать не удастся, Мишка пошел кому-то звонить. И спустя десять минут дверь квартиры открылась и в нее вошла рослая брюнетка (как знала Саша, крашеная), в которой девушка не без удивления узнала Лану – ту самую немецкую невесту Мишки, к которой тот уехал, чтобы жить с ней долго и отчаянно счастливо.

– А немка что забыла у меня дома?

Лана нежно облобызалась с Мишей, приветливо обняла дядю Толю и что-то проговорила.

– Сделай звук погромче. Хочу слышать!

– Увы. Звук и так на максимуме.

– Ничего не слышно!

Но и без звука было понятно, что у Мишки с Ланой все в полном порядке, ни о каком разладе между ними и речи не шло. Они обнимались, как нежно любящая пара. А ведь Мишка сегодня утром почти целый час потратил на то, чтобы в красках описать Саше, какую невыносимую жизнь устроила ему его немецкая фрау.

– Тоска в этой Немчурии прямо-таки дикая. А Лана меня своими порядками совсем задушила. И не скажешь, что родилась и выросла в Казахстане.

Саша знала, что Лана в девяностых годах переселилась вместе со своими родителями на историческую родину в Германию. От России девушка сохранила хорошее знание русского языка. Но во всем прочем старалась походить на истинную гражданку своей новой страны.

– Чистой немкой за эти годы заделалась. Все порядки ихние соблюдает. А какие у них порядки? В восемь часов вечера на улицах уже ни души. Представляешь? С курами спать ложатся! Конечно, в Рождество или праздники народ гуляет, но тоже как-то не по-нашему. Ни драки тебе, ни поножовщины, головы друг другу не разбивают. Глинтвейна напьются – и на боковую. Спать. Тоска! Такое впечатление, что вокруг одни пенсионеры. Домой придешь, того хуже. Лана скупая, словно старый черт. Воду не лей, свет не жги, тепло не трать. За окном мороз минус десять, а у нее в квартире батареи чуть теплые. В квартире едва плюс. Стемнеет, она лампочку в десять ватт зажжет, я даже не представлял, что есть такие. Зажжет она ее, так и сидим. Я чуть не ослеп с ней!

Но хуже всего обстояло дело с мытьем и стиркой. Здесь у Ланы был просто пунктик.

– Ванну она в раковине принимает. Набирает в раковину воды, затыкает пробочкой, тут же и сама моется, и волосы моет, а потом еще и постирушку устраивает. Ванны у нее в доме вообще нет, только душ. Но и его можно принимать лишь раз в неделю, и ровно через полторы минуты вода автоматически выключается. Щелк! И кончилась водичка. То же самое и свет. Зайдешь в тубзик, сядешь, через полминуты щелк – и вокруг темнота. Чтобы снова свет зажегся, надо из тубзика выйти и снова в него зайти. Приходилось со свечкой в туалет ходить. Представляешь, двадцать первый век на дворе, а я по квартире в туалет с подсвечником топаю!

Прижимистость и экономность невесты-немки до такой степени доконала Мишку, что он решился от нее бежать, что и было им проделано как-то раз на утренней заре, пока фразу мирно дремала на пуховых перинах.

– В Берлин махнул, там на автобус сел, и скорей домой.

– Ты же говорил, на самолете прилетел.

– Самолет… автобус… какая разница! Хватит с меня этой Германии. Только там я понял, как родину люблю.