Почему у него возникла мысль, что умница и отличница захочет связать свою жизнь с четырежды судимым наркоманом, вылезавшим из очередной тюрьмы только для того, чтобы вскоре снова в нее сесть, Александра сказать не могла. Это была какая-то кармическая загадка. Мишка требовал, Саша по мере своих сил, жалея непутевого парня, выполняла его требования.

Но все-таки выйти замуж – это не тарелку супа дураку налить и не с домашкой тупому помочь. Стать Мишкиной женой – это было уже как-то слишком. Так думала Саша, но не сам Мишка. Он-то был уверен, что Сашка самой судьбой предназначена ему в жены. И когда Мишка все-таки по случаю оказывался ненадолго на свободе, он здорово осложнял своими претензиями жизнь Александры, потому что родители Мишки активно его в этом выборе поддерживали.

Дядя Толя временно почти совсем прекращал пить, ведя с сыном душеспасительные разговоры, как женитьба может помочь человеку в жизни. А тетя Марина отводила Сашку в сторонку, чтобы объяснить ей, как нужно обращаться с Мишей.

– Он мальчик непростой, но и с ним можно многого добиться, если действовать лаской.

Но Сашка не хотела ни лаской, ни грубостью – никак. После исчезновения только что купленного телевизора из своей комнаты, чье исчезновение по стечению обстоятельств совпало по времени с очередным визитом Мишки в их квартиру, она поставила железную дверь и поклялась, что Мишка через нее больше никогда не переступит. Тетя Марина обиделась.

– Уж сколько Миша у меня всего перетаскал, а я и то от сына железом не отгораживаюсь. А ты вон какая! Один несчастный телик у тебя упер, а ты уже сразу дверь выставила!

– Цаца какая нашлась! – поддержал жену и дядя Толя. – Да вернет Мишка тебе телевизор. А если он не вернет, мы с Мариной вернем.

– Вот и верните!

– Завтра!

Но ни завтра, ни послезавтра телевизор они так Сашке и не вернули. А когда Сашка попыталась напомнить, дядя Толя ее настойчивости очень удивился и даже обиделся. Так, обиженный, он утопал в свою комнату, а потом с огромным трудом, обливаясь потом и тяжело дыша, притащил оттуда огромный деревянный ящик с выпуклой линзой на месте экрана.

– Во! – гордо произнес он, бухнув ящик на столик, который даже зашатался под его тяжестью. – Пользуйся и помни мою щедрость!

– Эт-то что еще такое?

– Телевизор! Ты же хотела! Дерево с лаком! Цветной кинескоп! «Радуга»!

– И зачем мне это чудовище? – поинтересовалась Сашка, оглядывая допотопное устройство, по виду которого трудно было предположить в нем способность работать.

Но дядя Толя на ее слова обиделся уже всерьез.

– Чудовище! Скажешь тоже! Это самый лучший телик в мире. Мне его на заводе еще в восемьдесят первом году за ударную работу вручили.

– Рухлядь!

– Ты не думай, он в рабочем состоянии. Да и ломался-то он всего несколько раз.

– Погодите? – еще больше насторожилась от этого замечания Сашка. – А случайно, это не тот ли самый телевизор, который у вас горел, словно факел, и потом еще всю квартиру нам задымил горелой пластмассой?

Дядя Толя молчал. Но, обойдя телевизор с тыла, Сашка и сама во всем разобралась.

И гневно воскликнула:

– Так и есть! Он самый!

На задней панели до сих пор остался оплавленный кусок пластмассы. Сашка хорошо помнила, как еще много дней после тушения пожара в квартире воняло горелой пластмассой, резиной и еще какой-то гадостью. От подарка она отказалась, и дядя Толя уволок его назад.

– Не берешь – не надо. Гордая какая! Самим пригодится. Через сто лет у нас этот телевизор с руками всякие аукционы оторвут! Вместе с моей грамотой ударника одним лотом пойдут!