– Не создавай проблемы там, где их нет. Ты вернешься в комнату и скажешь, что у тебя болит живот, и в театр ты не пойдешь. А если все будет нормально, то присоединишься к классу в парке. Я останусь с тобой, потому что нехорошо бросать больных в полном одиночестве.

Я поразился Журавлевой. Вот это голова! Неплохо было бы с ней совсем подружиться. Конечно, всем и так кажется, что я, Антон и Ева – друзья не разлей-вода, но на самом деле я Журавлеву почти не знаю.

– Здорово, Ева! – искренне восхитился я.

– Ну, здорово, не здорово, а другого выхода я пока не вижу.

Женька с изумлением смотрел то на меня, то на Журавлеву. Оно и понятно: видок у нас был еще тот – заговорщики почище Максвела и Опа. Так что понятно чего у него глаза как блюдца стали.

– Я не совсем понимаю, о чем идет речь… – начал было Салин, но Ева его тут же оборвала:

– Это, Женечка, потому что тебе еще ничего не объяснили, а когда мы тебе расскажем… – тут она выразительно посмотрела на меня, – если, конечно, расскажем, то все будет очень понятно. Ну что? Идем к Срижевой?

Не знаю, был ли Женька напуган, но радости и удовольствия на его лице не замечалось. Если напуган – это плохо. Трус тут не поможет. А что я бы на его месте делал?

Я тихонько проскользнул в свою комнату, а Ева и Салин пошли к Лидии Васильевне. Как-то тревожно за них было. Но беспокойство вмиг вытиснилось новой стычкой с Антоном.

– Ты куда пропал? Я всю площадь оббегал… Волновался.

– По-моему, ты – не моя мамочка, и поэтому мог не бегать и не волноваться. Нервные клетки не восстанавливаются.

Я забрался под одеяло и сделал страдальческое лицо, рассчитывая на скорое появление классной дамы.

– Тебе плохо? – спросил Антон.

Ага, значит, лицо «действует» – подумал я и сказал:

– Лучше не бывает. И еще, я вполне могу обойтись без твоих забот.

– Как хочешь… – обиделся Красильников, – а с булавкой что решил?

– Не твоего ума дело… – не знаю, чего это я на его так огрызался. Может, был все еще обижен. Я вообще, по-детски обижаюсь. Мама говорит, это – нервы. Не знаю, по-моему, это – характер, кто-то обижается меньше, кто-то – больше.

– Тебе не нужна моя помощь? – спросил Антон.

– Мне от тебя вообще ничего не нужно… – я не успел закончить, потому что в комнату вошла Лидия Васильевна.

– Доброе утро, мальчики! Юра, Ева мне сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Это правда?

– Угу, – простонал я и чувствовал себя последним подлецом, обманывая Стрижеву. Она ведь всегда меня в школе выручала, да и вообще, она просто замечательная женщина. – У меня живот болит. Мы с Евой ходили аптеку искать.

– Все понятно. Я принесу но-шпы, а в театр ты, судя по всему, не пойдешь. Но ничего, недеюсь, после завтра все будет в порядке, потому что мы взяли билеты на спектакль.

Поэтому постарайся выздороветь. Кто останется с больным?

Красильников вопросительно посмотрел на меня. Я отвернулся, – дескать, ты мне не нужен.

– Антон, ты не останешься? – спросила Стрижева.

– Если Юра не против…

– Красильников очень хотел в театр попасть, – соврал я, – пусть лучше Ева останется.

– Журавлева? Ну как хочешь, – сказала Лидия Васильевна, попрощалась и вышла из комнаты.

Я уже хотел было вскочить и сплясать от радости зажигательную цыганочку с выходом, не от того, что провел классную даму, а что все получилось. Но тут Лидия Васильевна вернулась.

– Юра, может, врача вызвать? Я очень волнуюсь. Вдруг это что-то серьезное, а не обычное недомогание? А если в поезде ты подцепил инфекцию? Нет, пожалуй, было бы верхом легкомыслия оставлять тебя здесь только с Журавлевлевой, не проконсультировавшись с врачом.