И все-таки должна была существовать причина перемен! Документы степенно перечисляли факты, но факты не объясняли сами себя. Может быть, прихоть? Прихоть Алексея Михайловича? Не имевший корней в местной традиции орган исчез после того, как исчез его покровитель?

Московия сама ввезла первые органы на Восток, а откуда они появились у нас? Но как совместить с западной модой изданный именно Алексеем Михайловичем печально известный указ о запрещении в чем бы то ни было подражать иностранцам? Указ гласил, чтобы дворяне «иноземских и иных звычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, тако ж платья, кафтанов и шапок с иноземческих образцов не носили и людем своим потому ж носить не велели. А буде кто впредь начнет волосы подстригать, и платье носить и иноземского образца или платье объявится на людех их, и тем от великого государя быть в опале, из вышних чинов писаны будут в нижные чины». Почему для органа, явно чужеземного инструмента, – так думаем мы сейчас, – делал исключение царь? Просто любил? Любил и потому был уязвим только в этом «органном» пункте? Да нет, все оказалось сложнее.

У органа были на Руси корни, настоящие, ветвистые, цепкие, упорно уходившие все глубже к истокам столетия. Архивы сохранили чуть не одни приходно-расходные книги. А в них нет подробностей. Одно слово – бухгалтерия. И все же… Органисты – один, другой, десятый, двадцатый – ведь жалованье надо было платить каждый месяц. И отчитываться в выплаченных деньгах! Свои, местные, – их много и платят им скупо, приезжие из Голландии, Дании, Саксонии – их мало и плата им пощедрее, да и выдается без задержек. Иногда своим удавалось дождаться поощрения, как Лукьяну Патрикееву: он получил пару аршин лучшего сукна за то, что уж очень хорошо играл на царской свадьбе в 1626 году. Но это редкость! Обычно дело обходилось грошами и то по большим праздникам.

В науке есть извечный спор – между фактами и традицией. Казалось бы, какой тут конфликт: факты свидетельствуют – традиционной концепции остается уступить. И как же редко и трудно это происходит. Традиция держится стойко, черпая силы в памяти студенческих лет, институтских лекций, школьных уроков, энциклопедических справок. Традиция – это «каждый знает, что…» В моем случае «каждый знал, что» если появился на Руси орган, то из Немецкой слободы в Москве. Считалось, что жили иностранцы, отгороженные прочно от города специальными заставами стрельцов и суевериями, жили, ни в чем не изменяя привычному быту, укладу жизни, модам. А мода нет-нет да и начинала просачиваться к москвичам. Как раз отсюда, от слободских церквей – католических, лютеранских, протестантских – и вели историки музыки происхождение органа на Руси. Только так можно объяснить страсть к органам у Алексея Михайловича.

Все было просто и логично, но музыковеды прошли мимо фактов, которые хорошо знали историки. Первая Немецкая слобода дотла сгорела в Смутное время в 1611 году, и почти полвека ее покинутое чернеющее пепелище пугало прохожих и проезжих. Иностранцы расселились по всему городу, перемешались с москвичами, и когда в 1652 году вышел царский указ об отводе для них новых земель – Новонемецкой слободы, одни этим воспользовались, другие нет.

Конечно, слобода все равно появилась, стала многолюдной – народ из-за рубежа подъезжал беспрерывно. Росли дома, разбивались сады, мостились улицы, появлялись и церкви, только совсем иные, чем их принято теперь представлять: богослужения для всех вероисповедований шли в самых обыкновенных домах, без колоколов и без органов. Этому искренне изумляются все современники, приезжие с Запада. Но чему, собственно, удивляться: в таинственную и непознанную страну выбрались люди, больше надеявшиеся на себя, чем на бога. Благочестие было для них пустой, хоть и обязательной проформой.