– Нет еще, – хмыкнула его сестра. – Но когда-нибудь это произойдет, и я хочу, чтобы у моих детей был дядя.

– Может, нам стоит отложить дискуссию до тех пор, пока ты ими не обзаведешься?

Габриель свирепо посмотрела на брата:

– Ты и Симона – два самых близких мне человека. Неужели ты не можешь и пяти минут спокойно простоять рядом с ней?

– Пять минут – это не так уж мало, – возразил Рафаэль.

Особенно если мужчина разрывается между двумя желаниями: схватить женщину и, сорвав с нее одежду, немедленно овладеть ею или схватить, сорвать одежду, бросить на постель и как следует выпороть за то, что она причинила ему такую боль. Но и в том и в другом случае раздеть ее необходимо.

– Неужели ты просто не можешь…

– Нет, – прервал он сестру тихим голосом, в котором тем не менее прозвучало предупреждение. – Не могу.

– Почему? Почему бы тебе, к примеру, не показать Симоне виноградник? Ей было бы очень интересно посмотреть. Но сколько я ее ни приглашала, она все время отказывается.

– Умная женщина.

– Да, умная. А еще красивая, великодушная, добрая и к тому же единственная женщина, которая тебя по-настоящему любит. Вот почему я считаю тебя ослом.

– Ты только за этим сюда пришла?

– Да. Но нам бы не понадобилось тратить столько времени на этот разговор, если бы ты проявил хоть немного здравого смысла. Ты заявил, что я зациклилась на прошлом, когда я сказала, что хочу вернуться во Францию. Ты твердил, что я сошла с ума, если собираюсь повидаться с Жозе. Ну, может, я действительно сумасшедшая, поскольку вообразила, что Жозе мечтает со мной встретиться, но я по крайней мере попыталась сделать шаг ей навстречу. А теперь я выхожу замуж за человека, которого давно люблю, и Симона, моя лучшая подруга, становится моей свояченицей. Но это вовсе не значит, что я застряла в прошлом, Раф. Я не из тех, кто боится оглянуться назад только потому, что там было слишком много боли, с которой трудно справиться. – Глаза Габриель молили о прощении. Ее слова резали по живому. – А вот ты такой, Рафаэль.

Когда Рафаэль работал, он вкладывал в работу все силы. Когда его тяготили проблемы, работа, казалось, шла еще лучше. После разговора с Габриель он вышел из дома, взял «тойоту» с прицепом, топор и отправился рубить высохшие и опасно накренившиеся деревья. Кроме того, Раф захватил кусачки и проволоку на случай, если понадобится отремонтировать изгородь. Ему предстояло основательно потрудиться, чтобы сделать все за один день…

Как кому-то может прийти в голову оглядываться на такое детство, какое было у него? На мать, которая воспитывала их с помощью розги, кожаной плетки да, собственно, всего, что попадалось ей под руку. Настроение Жозе менялось с быстротой молнии – от полного равнодушия до гневных воплей, но никогда, никогда в ее глазах не было видно ничего, хоть отдаленно напоминающего любовь к детям. Габриель она еще как-то терпела, а вот ее отношение к сыну оставалось неизменным и совершенно определенным.

Она ненавидела его.

Рафаэль горько улыбнулся. Прошли годы, и ненависть стала взаимной.

Он вогнал топор глубоко в древесину. Дерево было огромное. Потребуется немало времени, чтобы его свалить.

Вот и хорошо.

Физические упражнения очень полезны, если надо снять накопившееся напряжение. Что же касается того, что он боится вернуться в то время, когда был с Симоной…

Раф подошел к джипу, просунул руку в окно, взял сотовый и набрал номер гостиницы. Когда Сара ответила, он попросил соединить его с номером Симоны.

– Сейчас я валю деревья, – сказал Раф, услышав ее голос. – Потом починю изгородь. А потом покажу тебе виноградник. Я буду невыносим. Со мной будет трудно разговаривать. Но ровно в четыре я жду тебя возле винодельни.