Однако шло время, а все эти невероятно вольнодумные и оскорбительные для кардинала разговоры продолжались с прежним накалом, как будто никто из присутствующих не верил, что окажется похороненным на кладбище святого Иакова, где, как известно, бесчестно погребали государственных преступников. Понемногу и д’Артаньян стал успокаиваться, понимая, что это, вероятнее всего, обычные, ежедневные сплетни, так и не наказанные Бастилией…

– Что вам угодно? – высокомерно обратился к нему некий раззолоченный господин. – я вижу, вы здесь человек совершенно новый… Не назовете ли ваше имя и цель прихода?

Нервы д’Артаньяна настолько были расстроены и взбудоражены всем услышанным, что он едва не назвал этого вельможу почтительно «сударем», но вовремя сообразил, что это не более чем лакей г-на де Тревиля, пусть и сверкавший золотыми галунами.

Изо всех сил пытаясь держаться независимо – ибо лакей любой важной особы все же не более чем лакей, – он ответил, с неудовольствием отмечая, что голос его дрожит:

– Я – д’Артаньян, дворянин из Беарна… земляк господина де Труавиля…

– Кого? – с неподражаемой интонацией осведомился раззолоченный павлин.

– Господина де Тревиля, – торопливо поправился гасконец. – Не будете ли вы так добры, любезный, исходатайствовать мне у вашего хозяина несколько минут аудиенции?

Он несколько овладел собой – и его горящий взгляд недвусмысленно напомнил обладателю раззолоченной ливреи, что слуга всегда слуга, а дворянин со шпагой на боку всегда дворянин, и забвение этой немудреной истины чревато порой нешуточными последствиями… Уже чуть более почтительным тоном лакей спросил:

– У вас есть какие-нибудь рекомендательные бумаги, которые я должен буду передать господину де Тревилю?

– Нет, – кратко ответил д’Артаньян, вздохнув про себя. Лакей поднял бровь, однако ответил вежливо:

– Я доложу.

– Мне бы не хотелось ждать долго… Лакей, обозрев его с ног до головы, сказал:

– Простите, сударь, но в данную минуту у господина де Тревиля имеет честь пребывать канцлер Сегье, первый чиновник короны. Так что ваша милость наверняка не будет в претензии немного обождать…

И, задрав нос, скрылся в кабинете. Совершенно ясно было, что следует изготовиться к долгому ожиданию, – и д’Артаньян покорился неизбежному, напряг глаза, всматриваясь в дальний угол зала: показалось вдруг, что там мелькнула знакомая перевязь, расшитая золотом, правда, исключительно с одной стороны…

– Господин де Тревиль ожидает господина д’Артаньяна, – послышался вдруг зычный голос лакея.

Наступила тишина – как обычно в то время, когда дверь кабинета оставалась открытой, – и молодой гасконец торопливо пересек приемную, спеша войти к капитану мушкетеров.

Оказавшись в кабинете, он поклонился чуть ли не до самой земли и произнес довольно витиеватое приветствие, но де Тревиль, ответив довольно сухим кивком, прервал его на полуслове:

– Соблаговолите подождать минутку, любезный д’Артаньян, я должен покончить с предыдущим делом…

«Интересно, почему же вы в этом случае поторопились меня пригласить?» – подумал д’Артаньян то, что, конечно же, не осмелился бы произнести вслух.

Вежливо склонив голову, он встал в стороне от стола, краешком глаза наблюдая за стоявшим перед де Тревилем канцлером королевства – высоким худым мужчиной, чья одежда намекала как на его духовное, так и судейское прошлое.

– Итак, вы не собираетесь прикладывать печать? – вопросил де Тревиль, потрясая какимито бумагами.

– Не собираюсь, – кратко ответил канцлер. – Простите, не собираюсь.

– Позвольте освежить вашу память, – суровым тоном начал де Тревиль. – Ее величество королева соблаговолила данными грамотами оказать мне некую милость. И ваша обязанность сводится лишь к тому, чтобы приложить печать…