Когда-то давно раз в пять лет таны выходили друг против друга с оружием в руках и бились за право владеть священным копьем, выточенным из кости морского зверя и увенчанным древним кинжалом. Но эти времена канули во мрак так же, как канула в холод и лед прародина сайдов. Теперь таны выбирают конга на совете. Теперь они не соревнуются в силе и воинском умении, а мерятся хитростью, влиятельностью, вероломством. Каждый тан норовит перещеголять другого в красоте дома, в количестве слуг, в стати лошадей, в собственной показной доблести или в доблести воинов-рабов. Хотя какая может быть доблесть у рабов? Хитрость, сила, звериная жестокость, изворотливость, но не доблесть. Редко жалость или сочувствие бросают тень на лица возбужденных зрителей. Кого жалеть? Бывших врагов в рабских ошейниках, которые нет-нет да и обратят полные ненависти взгляды на заполненные ряды? Пусть сражаются на арене, а не в поле против войска сайдов. Пусть убивают друг друга, пусть…

И они убивают. Взлетают мечи, сверкают пики, трещат дубины и кости, разносятся над каменным двором крики и проклятия умирающих, но все эти звуки тонут в торжествующих воплях разъяренной толпы, что заполнила скамьи на склоне древнего холма. Вот только на нижних галереях, где за белыми колоннами тлеют огни жаровен, где каменные скамьи заменяют деревянные резные с войлочными подушками, где подрагивают бесценные прозрачные занавеси на закрытых террасах для знатных сайдок – жен и дочерей танов, происходящее на арене обсуждают чуть спокойней.

– Однако, Ролл, твой раб не уронил чести дома Рейду! Вынужден признать, он сущий зверь! – Подтянутый, почти худой, но очень крепкий и широкоплечий человек с легким поклоном повернулся в сторону довольного великана. Его одежда ничем не отличалась от одежды прочих собравшихся в галерее вельмож. Теплый длинный плащ из меха морской выдры скрывал все, кроме обуви, но коротко остриженная седая голова с правильными, словно выточенными из камня чертами лица даже в уважительном поклоне оставалась гордой.

На арене под довольный рев толпы серокожий гигант, выходец из далеких степей, сын одного из хеннских племен, рыча, выламывал руку только что поверженному, еще живому противнику. Не меньше двух десятков трупов лежало тут же. Слуги арены подходили к ним с крючьями, с опаской косясь на рассвирепевшее чудовище.

– Сожалею, Седд, что не удалось испытать в сегодняшних схватках честь или хотя бы доблесть дома Креча! – довольно хохотнул Ролл и, откинув полу плаща, обнял сына, с восхищением наблюдающего за серым воином. – Мы с Леббом с удовольствием насладились бы схваткой достойных противников! Отчего не выпустил своего воина? Я был готов поставить на него десяток золотых даже против собственного раба! Тем более теперь, когда сиятельный конг собственноручно раскроил голову его соплеменнику – обнаглевшему послу. Или твой горец не лучший воин-раб в Скире? Вот уж раньше никогда не поверил бы, что выходец из безмозглых корептов способен так обращаться с оружием!

– Я бы тоже поставил на него! – вмешался лысый старик с крючковатым носом. – Правда, в таком случае сам уж точно не выпустил бы никого.

– Дом Олли и так выпустил только тех, кого давно пора было скормить дикому зверью, – скривил губы Ролл. – Не лучше было бы отправить твоих рабов в Скому, Касс? Скоро последняя охота, сыновьям Ирунга пора становиться мужчинами! Им нужна дичь!

– Дом Олли благодарен дому Рейду, что его раб не затруднился разделать мясо, предназначенное для зверей, тем более что он – этот самый зверь и есть, а для охотничьего замка хватит и той дичи, что готовит Ирунг, – язвительно улыбнулся старик и повернулся к Седду. – Мы увидим еще когда-нибудь выступление Хеена? Согласись, то, что я знаю имя твоего раба, Седд, уже говорит о многом!