– Рашук! – Блондинка даже злилась прекрасно. – Мы теряем время.

Мальчишка моргнул:

– Живи пока, Сидоренко, торопимся мы! – и смачно сплюнул себе под ноги.

Эдик приходил в себя минут двадцать. Выкурил сигаретку, чтобы табачный запах перебил сладкий цветочный шлейф ее духов, посидел на лавочке, любуясь, как дворник в оранжевом жилете поливает клумбы, и прошмыгнул в подъезд за работником метлы и лопаты, когда тот закончил работу.

Тимур выглядел как после недельного запоя – всклокоченный, с красными глазами.

Из одежды на братане был только шелковый халат родительницы – алый в золотых лилиях, длиною едва до середины бедер. Декольтированная грудь Тима поражала мускулистостью, и полноватый Эдик в сотый раз пообещал себе записаться в качалку.

– Ночка, как я вижу, удалась? – решивший с сегодняшнего дня посвятить себя фитнесу Эдик бодро протопал на кухню и открыл дверцу холодильника – в отсутствие Тимовой маменьки можно было не церемониться.

– Чего это ты, Винни-Пухом заделался?

Все полки холодильника были забиты баночками с медом – пластиковыми бутылками, стеклянными пузырями разного литража. Даже молочники и супница из парадного сервиза Маргариты Александровны стояли здесь же, по венчик заполненные янтарным содержимым. Мед Эдик определял с полувзгляда – тяжелое детство в деревне у бабушки, знатной славигорской пасечницы, накладывает, знаете ли, отпечаток.

– Она сказала, это очень полезно, – рассеянно ответил Тимур, снимая с огня свистящий чайник и заливая кипятком заварку. – Для кожи там и для потенции.

Чаинки сразу распустились коричневыми щупальцами.

– Угумс, – Эдик вкусно запивал мед обжигающим чаем и активно поддерживать беседу не мог. – Че за цыпочка? Юбилейная? Как зовут?

Тим запустил пальцы в шевелюру. На запястье звякнули браслеты.

– Кого?

– Телку, которая тебе холодильник медом забила.

Тимур смотрел на приятеля абсолютно стеклянными глазами.

– Зовут… Кинестетический тест: руки – нейтралка, плечи – позитив. Раппорт слабый, доверия маловато… Тая, Таечка, Таисия…

«Скорая» приехала минут через десять. Толстая врачиха велела уложить Тимура на диван в гостиной, измерила давление, заставила высунуть язык. Укоризненно качала головой, выслушивая описание симптомов.

– Истощение у тебя, парниша. Жрал когда в последний раз?

– Не помню, – шепотом отвечал Тимур.

– Давно он в таком состоянии?

Тетка была хамоватая, но дело свое знала. Хрустнула ампула, пластиковая трубочка шприца заполнилась жидкостью.

– Мы с ним не виделись пару дней, – Эдик страшно хотел закурить, но при медработнице стеснялся. – Он с девушкой познакомился…

– Понятно, – игла вошла в руку Тимура повыше браслетов. – Молодо-зелено! На клофелин не похоже, но я бы проверила, все ли вещи на месте.

За окном выла собака. Тревожно, безостановочно. Я посмотрела на часы. Четыре тридцать. Будильник я накануне ставила на пять, так что поганая псина украла у меня полчаса самого сладкого утреннего сна.

Позевывая, я сползла с кровати, волоча за собой одеяло. За окном было свежо и пахло сиренью. Я с силой захлопнула створку. Вой не прекратился, но теперь хотя бы стал менее слышен. Частный сектор, господа, он такой – тишина, спокойствие, уют и домашние животные в ассортименте.

Кухонька встретила меня какой-то больничной чистотой. В детстве, когда мы с родителями приезжали сюда, кухня становилась средоточием дачной жизни. Здесь всегда вкусно пахло – булочками, киселем или запеченным мясом. На плите в медных погнутых тазах томилось варенье, а у большого, не по-дачному нарядного окна ждали своей очереди превратиться в закуску свежие огурцы, помидоры или осенние яблоки. Мама готовить умела и любила. Я не люблю.