Заведующей отделом славистики оказалась некая Каролина Бобович, француженка польского происхождения.

Я пришла к ней на переговоры.

Первое впечатление – противная. Второе впечатление – очень противная. Третье впечатление – дура. Так что в сумме получилась: противная, очень противная дура.

Мадам Бобович выглядела без возраста: от сорока до шестидесяти. Худая, но не тонкая, а просто недокормленная, с тревожным блеском в глазах.

Я ей тоже не понравилась, это было заметно по выражению ее лица. Причина, я думаю, в том, что мне надо было выплачивать гонорар, а Каролина Бобович не любила расставаться с деньгами, даже чужими, казенными.

Короче, мы встретились.

– Я могу предложить вам десять тысяч франков, – предложила Каролина Бобович. При этом смотрела на меня не моргая, как рыба.

– Двадцать, – сказала я.

Мадам молчала, видимо, подсчитывала в уме расходы и доходы. На Западе полагали, что русские слаще морковки ничего не ели, до сих пор не слезли с деревьев, качаются на хвостах и их можно купить за копейки. Я знала, что французский франк в пять раз меньше доллара и десять тысяч франков – не деньги.

– Ну ладно, – согласилась мадам Бобович. – Пусть будет двадцать.

Я ушла в хорошем настроении. Деньги были нужны. Хотелось приодеться в Париже, прошвырнуться по модным домам и приехать в Москву настоящей парижанкой. Хотелось привезти домой два компьютера: один для работы, другой на продажу.

Мы договорились с мадам Бобович о следующей встрече. Она вручит мне договор, и у меня еще будет время для шопинга.

В этот вечер наша писательская группа отправилась на прием. Нас все время куда-то приглашали.

– Ты сколько собираешься попросить? – спросила я у своей подруги (тоже писательницы, разумеется).

– Сорок тысяч, – сказала она, жуя.

– Не дадут.

– Не дадут, но испугаются. И будут рады, если я соглашусь на тридцать.

Я поняла, что бизнес-способности – мое слабое звено. Думаю, что мадам Бобович тоже это поняла. Это заметно.

Настал день встречи в издательстве. Мадам Бобович сидела на своем месте в скучном платье и со скучной мордой, хотя «морда» – это у животных, и скучных морд не бывает. Все животные, даже козы, имеют очень милые лица.

Каролина Бобович поджала губы и сказала:

– Я передумала платить вам двадцать тысяч. Вы их не стоите. Кто вы такая?

– Я Токарева, – напомнила я на тот случай, если она забыла.

– И что такое Токарева? – обидно усмехнулась Бобович. Ей хотелось добавить: «говно на лопате», но она не добавила, только скривила рожу, как будто перед ней положили этот самый продукт.

Мадам Бобович действовала по привычной схеме: унизить собеседника, втереть его пяткой в землю, и уже оттуда, из-под пятки, будет невозможно выпрямиться в полный рост. И жертва согласится на предложенные условия.

– Я готова вам заплатить десять тысяч франков. Первоначальную сумму, – сказала Бобович.

Она рассчитала, что через два дня делегация уезжает, у меня не остается времени для поиска другого издательства и, загнанная в угол, я соглашусь на ее условия. Все-таки десять тысяч франков лучше, чем ничего. Но «я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в нее плюют». И не люблю, когда меня унижают (как будто кто-то это любит).

– Я подумаю, – хмуро молвила я и пошла к выходу.

– Одну минуточку! – всколыхнулась мадам. – У вас есть мой телефон?

Она протянула мне визитку. Я взяла, хотя знала, что визитка мне не понадобится. «У русских собственная гордость», – не помню, кто это сказал.

– Я жду вашего звонка, – нервно объявила мадам.

Мне захотелось сказать ей пару слов по-французски, но я промолчала. Я сомневалась в своем произношении.