– А вы, Лизавета Николавна, быстро адаптируетесь, вот уже и сплетничаете, как деревенская бабка, – уколола я подружку, слегка обидевшись за дядю Борю.

Он ведь не только наш родственник, но и просто хороший человек. Добродушный, безотказный. Ну и что, что у него уже три жены было и с четвертой он, по слухам, тоже разводится? Всем своим детям и женам дядя Боря помогает, как может. А со мной всегда здоровается, останавливается поболтать и непременно спрашивает, не нужно ли чего. Мы специально-то не встречаемся, но иногда сталкиваемся в местном Большом Каньоне – через него и наши с Буряковыми огороды пролегает самый короткий путь на метеостанцию и к часовне, от которой много автобусов в город.

– Не мерзните тут, идите уже в дом! – Митяй подтолкнул женушку на ступени крыльца и заспешил к калитке, на ходу тиская виртуальные клавиши мобильника.

– Семену звонит, – объяснила мне Лизка очевидное и скрылась в сенях.

Я поднялась за ней, мы вместе собрали с пола валяющиеся там сырые тряпки, снова затолкали их в стиралку, съели по творожному сырку, выпили чаю, и Лизка спросила:

– Ну? Когда мы тронемся?

– Кто-то мог бы сказать, что мы и сейчас уже не в своем уме, – самокритично заметила я.

– Муо, – ехидно поддакнул из своего угла Шуруппак.

– Не в том смысле! – Лизка погрозила пальцем сначала Шуре, потом мне. – Я спрашиваю, когда мы начнем операцию «Спрут»?

– Про спрута я и забыла, – призналась я. – Такое бурное выдалось утро…

И посмотрела в окно. Над забором в направлении моей калитки как раз проплыла енотовая ушанка, потом послышалось:

– Тук-тук, есть кто дома?

Я покричала, встав на цыпочки, в открытую форточку:

– Сема, заходи, у нас не заперто!

Семен Буряков, угрюмый бородач и мастер на все руки, от приглашения в дом отмахнулся варежкой, вошел во двор и сразу двинулся к порушенным бельевым столбам, не теряя время на церемонии.

Я сбегала во двор, показала Семе фронт работ, услышала именно то, что хотела – «Ща поправим, не мельтеши тут!» – и вернулась к Лизке:

– А вот теперь мы можем заняться спрутом.

Получасом позже мы с подругой вышли из дома, и я с крыльца озабоченно покричала соседу:

– Сема, ты не видел кота моего? Запропастился куда-то…

Семен, закрепляющий поднятый столб, неласково ответил в том смысле, что глаза бы его моего рыжего разбойника не видели, а в окне над нашими головами предательски стукнула форточка, в которую и протиснулся искомый кот.

С удивлением, граничащим с сомнением в моей вменяемости, Шуруппак посмотрел на нас с Лизкой сверху.

Мы, игнорируя его, дружно и громко покричали «кис-кис», после чего, делая вид, будто не замечаем предельно округлившихся кошачьих глаз, через двор и по огороду проследовали в каньон и далее – к реке.

Всерьез озадаченный Шура остался сидеть, неотрывно глядя нам вслед.

– Надо было его в дом загнать и на чердаке запереть, – сказала Лизка, прощально оглянувшись на кота, который замер у крыльца подобием пушистой елочки, только не зеленой, а рыжей.

– Не надо, сейчас он очнется и пойдет гулять, пусть деревенские видят, что котик действительно шастает сам по себе, это подкрепит мою легенду, – возразила я.

– Нашу легенду! – поправила подружка.

– Мою, – с нажимом повторила я. – Мы договорились, что ты будешь держаться в стороне, иначе смысла нет затевать это шоу со спрутом. Если его героиней будешь ты, получится всего лишь новый эпизод саги о Синеглазовых.

– Я помню, помню, – досадливо отмахнулась Лизка.

Ее кипучей натуре претила необходимость оставаться на вторых ролях или даже вовсе за кадром.