– Пижоны, – сердито пробормотала Алена. – Саважи!

Надо сказать, что pigeon – по-французски «голубь», а sauvage – «дикарь». Птицы на правду не обиделись и продолжали ворковать.

Алена взглянула на светящийся циферблат старого будильника. Половина шестого. Не такая уж и рань, как показалось с перепугу. Даже хорошо, что проснулась. Неизвестно, во сколько приедет торговец по фамилии Торговец, но сидеть дома, когда за окном разгорается прекрасное мулянское утро, было выше Алениных сил.

«Далеко не побегу, – сказала она себе. – Только вокруг деревни нарежу кружок-другой и вернусь. А мсье Маршану оставлю записку с номером телефона. Приедет – наберет меня, и я сразу вернусь. Он увидит, что все ставни открыты, и поймет, что дома кто-то есть и его ждут, просто отлучились на минуточку!»

Она торопливо приняла душ, натянула шорты, майку, кроссовки и сунула в карман мобильник. Даже кофе не выпила, чтобы не терять времени. Торопливо нацарапала записочку, прикрепила ее скотчем к калитке и ринулась вперед, от души надеясь, что успеет вернуться прежде, чем прикатит антиквар.

Любимой ее дорогой среди множества, пересекавших Мулян, была та, что вела во Френ. По ней Алена и понеслась, чувствуя себя совершенно счастливой в Мулянии, стране ее сердца и души. Героиня наша была отчаянной патриоткой, но поделать с любовью к Бургундии вообще и к Муляну в частности ничего не могла. Выходило некоторым образом по Маяковскому: Алена хотела бы жить и умереть в Муляне, если б не было такой земли – Россия.

Она смотрела по сторонам и радостно узнавала ароматные бледно-зеленые стены кипарисов, лиловые, с одуряющим запахом глицинии, низко раскинувшиеся заросли лаванды, кусты огромных розово-желтых роз чуть ли не у каждого крылечка, причудливые лужайки, прекрасно ухоженные, и столь же прекрасно заброшенные сады, дворики, украшенные остовами старых телег, превращенных в опоры для кашпо, простые, но красивые статуи, вырубленные из известняка местным скульптором Гийомом…

Пробегая мимо крайнего дома, Алена замедлила шаг. Здесь жила старая-престарая, очень может быть, даже девяностолетняя дама, которая, впрочем, носила клетчатые брючки и сабо на каблучках, лихо водила симпатичный синий «Ситроен» и так же лихо постригала свою лужайку триммером. Положим, клетчатые брючки и каблучки наша героиня тоже носила, с триммером в случае необходимости управилась бы, а вот машину не водила (боялась), отчего даму эту очень уважала и весьма приветливо кланялась ей при встрече, хотя они и были не знакомы.

Алена уже почти миновала невысокую каменную ограду, за которой виднелись серые стены одноэтажного дома и окна, прикрытые на ночь белыми ставнями, как вдруг увидела на ограде узкий конверт. Он был придавлен камнем, но не слишком надежно и мог сорваться при любом порыве ветра.

«Вдруг там что-то важное», – подумала наша героиня, для надежности придавила неподписанный конверт вторым камнем и отправилась дальше.

За деревней развернулись во всю ширь просторы мулянских пшеничных полей, и Алена, забыв обо всем на свете, понеслась по шоссе, разве что не взвизгивая от счастья. Правда, далеко она не забегала – носилась вокруг деревни, чтобы не пропустить машину броканта. Само собой, она не имела представления, как эта машина будет выглядеть, но держала в уме классику жанра из знаменитого сериала «Луи-брокант» – как раз о приключениях добродушного торговца антиквариатом. Этот сериал в семействе Детур обожали все и смотрели только при ней раз пять, а значит, вместе со всеми смотрела и Алена. Серый фургон, очень напоминающий броневик, пока не показывался. Вряд ли Маршан приедет за картинами в субтильной легковушке, утешала она себя и продолжала кружить вокруг деревни и пересекать ее в разных направлениях, постоянно возвращаясь к пятачку у дома Детур.