Епископ Иннокентий последние годы был озабочен тем, чтобы на каждом православном кладбище столицы и области была возведена хотя бы часовня. То, что на одном кладбище рядом с православными покоились католики, иудеи, мусульмане, а в большинстве своем атеисты, роли никакой не играло – Бог, по определению, един. Епископ знал примеры, когда в западных областях при необходимости православный священник мог отпеть католика и, наоборот, – ксендз молился за православного. И только закоренелые атеисты обходились вообще безо всякого напутствия, оно им было просто не нужно.

Кабинет владыки в здании Московской патриархии был небольшим и уютным. Стены были завешаны иконами, в простенке между окон висел портрет Патриарха. Высокий седобородый епископ приподнялся, протянул Хвостову белую холеную руку и жестом указал на кресло, стоявшее у стола.

– Наконец-то изволили пожаловать, Матвей Иванович, – произнес он глубоким зычным голосом человека, привыкшего произносить проповеди. – Я уж думал, самому придется к вам на аудиенцию напрашиваться.

Хвостов слегка покраснел.

– В суть дела входил, владыко…

– Ну и как, вошли? – прищурился епископ.

– Вошел… – хмыкнул «главный кладбищенский сторож». – Так вошел, что выйти не могу.

– Что ж так?

– Знал я, что вокруг кладбищ атмосфера, прямо скажем, удушливая… Но чтобы до такой степени! – Хвостов развел руками.

– А что ж вы хотели, почтеннейший? – спросил епископ. – Столько лет людей отучали верить, что жизнь земная суть только преддверие жизни вечной. Столько кладбищ в одной Москве под нож бульдозеров пустили! На костях предков теперь лавочки стоят, а на лавочках алкоголики водку пьют и молодежь целуется. Гранитом и мрамором надгробий стены в метро облицовывали… А что нечестивцы на смерти братьев своих деньги зарабатывают – так это само собой разумеется. На чем теперь не зарабатывают?

– Время такое…

– Ну да, как сказал поэт, «времена не выбирают, в них живут и умирают»… Судите сами: многие века человек знал, что, где бы он ни умер, пусть даже один как перст, в нищете, – он будет похоронен по обряду той религии, которую он при жизни исповедовал. И проводит его в последний путь не пьянчуга землекоп, а священник; и грехи ему отпустят, и похоронят его в освященной земле. И могилку его долгие годы никто не порушит, пока, во всяком случае, хоть кто-то жив из тех, кто помнит его. А предков раньше не до третьего колена помнили – и не только дворяне древних родов, но и простые пахари…

– Ну, владыко, и раньше по-разному бывало, – заметил Хвостов. – Кому-то мраморные склепы строили, которые и поныне стоят, а кому-то крест деревянный – и вся память.

– Не про то говорим, – покачал головой епископ. – Бог людей равными сотворил, а они сами уж на богатых и бедных разделились. Но разве было раньше такое: чтобы покойника на холме похоронить, чтобы могилку вода не размывала, заплатить надо?! Или, скажем, чтобы могилы иноверцев оскверняли… Правда, иудея на христианском погосте никто хоронить бы не стал. У каждой веры свое место было.

– Что было, то прошло, владыко, – сказал Хвостов. – Вопрос сейчас стоит в том, как порядок на кладбищах навести. А то ведь дерут за все, за что только можно! И чтобы справиться с этим – надо как минимум архангелом быть…

– Почто архангелом? – поднял брови епископ Иннокентий. – Чин архангельский не для борьбы со взяточниками и вымогателями. Тут и правоохранительных органов достаточно. Вы ко мне почто явились? Жаловаться? Так жалуйтесь, на то мы и поставлены, чтобы страждущего выслушать да утешить. А вот заменить вас на должности вашей не могу. Наши священнослужители и так делают все, что могут. Только могут они мало. Кладбища-то власть земная опекает, гражданская, а не церковная.