Спустя какое-то время его внимание привлек едва слышный, но крайне настойчивый скрип. Сдумс повернул голову.

Над камином, прикрепленный к специальному кронштейну на стене, висел декоративный подсвечник. Сдумс так привык к нему, что последние пятьдесят лет даже не замечал его.

Но сейчас подсвечник отвинчивался. Медленно вращался, поскрипывая при каждом повороте. Сделав полдюжины оборотов, подсвечник с грохотом свалился на пол.

На Плоском мире необъяснимые явления не так уж и редки[7]. Просто обычно в них куда больше смысла. Или они более интересные.

Больше ничего не двигалось. Сдумс расслабился и вернулся к наведению порядка в своих воспоминаниях. Оказывается, он столько всего забыл…

В коридоре послышался чей-то шепоток, и через мгновение дверь распахнулась.

– За ноги хватайте! За ноги!

– Руки, руки держите!

Сдумс попытался сесть.

– Всем привет, – спокойно сказал он. – Ну и в чем дело?

Стоявший у него в ногах аркканцлер покопался в мешке, достал оттуда большой тяжелый предмет и высоко поднял его.

– Ага! – победоносно возопил он.

Сдумс посмотрел на предмет.

– Что ага? – уточнил он.

– Ага! – снова заорал аркканцлер, но уже менее убедительно.

– Узнаю, узнаю, – махнул рукой Сдумс. – Это символический двуручный топор. Предмет культа Слепого Ио.

Взгляд аркканцлера был лишен всякого смысла.

– Э-э, верно, – наконец сказал он и бросил топор через плечо, едва не лишив декана левого уха.

Потом он снова принялся копаться в мешке.

– Ага!

– Гм-м… Достаточно неплохо сохранившийся экземпляр Таинственного Зуба Бога-Крокодила Оффлера, – сообщил Сдумс.

– Ага!

– А это… Сейчас, сейчас, погоди-ка… Ну да, набор священных Летящих Уток Ордпора Хамовитого. Слушай, а мне начинает нравиться!

– Ага.

– А это, это… нет, нет, только не подсказывайте, не подсказывайте… священный многочлен знаменитого культа Сути!

– Ага?

– По-моему, это трехглавая рыба из очудноземской религии трехглавых рыб, – сказал Сдумс.

– Глупостями всякими занимаемся! – рявкнул аркканцлер, отбрасывая рыбу в сторону.

Волшебники приуныли. Религиозные святыни тоже подвели. Во всяком случае, на воскресших мертвецов они не действовали.

– Вы уж извините, что я причиняю вам такие неудобства… – попытался сгладить ситуацию Сдумс.

Лицо аркканцлера вдруг озарилось.

– Солнечный свет! – воскликнул он. – Вот верное средство!

– Отодвиньте штору!

– Берись за другую штору!

– Раз, два, три… рванули!

Сдумс заморгал от хлынувшего в комнату света.

Волшебники затаили дыхание.

– М-да, – сказал наконец Сдумс. – Это тоже не сработало.

Все опять приуныли.

– Ну хоть что-нибудь ты чувствуешь? – с надеждой спросил Чудакулли.

– Может, призрачное ощущение, что ты вот-вот обратишься в прах и тебя унесет ветром? – попытался подсказать главный философ.

– Если я слишком долго нахожусь на солнце, у меня облезает нос, – сообщил Сдумс. – Уж не знаю, поможет ли это. – Он выдавил робкую улыбку.

Волшебники переглянулись и пожали плечами.

– Так, все выметайтесь, – приказал аркканцлер.

Волшебники бросились прочь из комнаты.

Чудакулли последовал за ними. В дверях он остановился и погрозил Сдумсу пальцем:

– Попомни мои слова, Сдумс, не доведет тебя до добра это твое упрямство, ох не доведет…

И аркканцлер вышел, громко хлопнув дверью. Через несколько секунд четыре винта, крепившие дверную ручку, сами собой отвинтились, немного покружились под потолком и с тихим звоном упали на пол.

Сдумс немного поразмыслил над этим.

Воспоминания. Их было много. Сто тридцать лет воспоминаний. Когда Сдумс был жив, он не мог вспомнить и сотой части того, что знал, но теперь, когда он умер, все вдруг вернулось. Его мозг, не отягощенный ничем, кроме одной-единственной серебряной ниточки мыслей, разложил по полочкам все, что он когда-либо читал, видел или слышал. Все это было в его голове, все хранилось в памяти, на своем месте. Никто не забыт, ничто не забыто.