На прыщей, вроде того, что сбегал по лестнице, деловой имидж невольно производил впечатление. Опасение перед власть имущими у них бежало по венам, впитывалось с молоком матери.

     Женя сидела на диване и беззвучно плакала. Сначала Богдан так решил – беззвучно. Через долю секунды понял – от истерики она может лишь открывать рот, звук пропал из-за спазма в горле. Неспешно, не понимая, видит ли она его, или перед глазами стоит та скотина, Богдан подошёл, осторожно притянул женщину к себе и начал успокаивать. Насколько мог, как умел.

     Казалось, от всех слов, движений, колебаний воздуха Крош заходилась в плаче сильнее и сильнее. Что делать с женской истерикой Богдан представлял, более или менее, но представлял.

     Только беременную женщину невозможно встряхнуть в надежде, что от резкого толчка она придёт в себя. Пощёчина, холодный душ, секс исключались сразу. Уговоры не действовали, слова пролетали мимо крохотных ушей, увещевания отправлялись в ад. Успокоительные? Кто знает, есть ли они в доме, какие можно принимать беременным. Вызывать скорую?

     Крош трясло, она захлёбывалась уже не в слезах, а в собственном дыхании. Руки, вцепившиеся в ткань платья мёртвой хваткой, казались неживыми, лицо побледнело до синевы, на шее выступали бледно-розовые пятна.

     Чтоб всё отправилось в ад!

     Рука Богдана скользнула по затылку Крош, пальцами он сжал, потянул волосы, заставляя её откинуть голову, выставляя вперёд маленький подбородок, беззащитно демонстрируя шею и бьющуюся синюю венку…

     Женя всхлипнула, уставилась на Богдана, он вдруг заметил – глаза у неё зелёные, почти кошачьи, и в то же мгновение, не давая себе подумать, отступить, отказаться от безумной мысли – накрыл губами её губы.

     Впился требовательным поцелуем, без прелюдий раздвигая женский рот настойчивым движением языка, завоёвывая пространство с агрессией захватчика. Крош замерла, резко вздохнула носом, издала неясный звук и скользнула языком навстречу, податливо принимая напор целующего.

     Короткий, безумный миг, переросший во что-то большее, неясное, на разрыв шаблона и аорты. Богдан открыл глаза, впился взглядом в зажмуренное лицо Крош, почувствовал лёгкое скольжение рук на своих плечах и ошеломляющий отклик на взрывной, спонтанный, жёсткий поцелуй.

     Твою мать…

     Пришлось ослабить напор, выпустить прядь волос, осторожно отпрянуть, не сводя взгляда с порозовевшего личика Крош. Она глубоко дышала, рот остался приоткрытым, глаза распахнулись, осознанно смотря на Богдана, и только ямочки на щеках спрятались, словно в стеснении.

     – Крош… это… Прости. Я действительно не знал, как тебя успокоить.

     – Понимаю.

     – Это ничего не значит.

     – Естественно, ничего не значит, – как робот ответила Женя, моргая, как перепуганная сова.

     – С тобой всё хорошо? Живот не тянет, не болит?

    – Всё хорошо, – Крош обвела взглядом помещение вокруг себя.

     – Он ушёл, больше не вернётся, – поспешил уверить Богдан. – Если будет необходимость, найму охрану.

     – Не будет. Я пойду, ладно? – она тяжело поднялась, потопталась на одном месте. – Со мной всё хорошо. Ужинай без меня, – Богдану показалось, Женя вздрогнула, готовясь снова заплакать.

     Удостовериться ему не дали, Крош ушла к себе, пресекая путь щелчком защёлки межкомнатной двери.

     Твою мать…

17. Глава 17

     Алина сидела в приёмной, сливаясь с окружающей обстановкой. Вопли Павла Петровича слышали, кажется, даже на улице при закрытых окнах. В приёмной же, как и на всём этаже, тряслись стены от ора начальника.