Память – наша «машина времени», позволяющая совершать путешествия в прошлое. В райкомовском зальчике я сидела среди своих учеников, внешне не отличаясь от них – это был первый год моей работы в школе и второй месяц жизни в Москве. Если бы мне тогда сказали, что через десятилетия я буду писать мемуар про эту встречу (да и вообще буду что-то писать!), я бы, конечно, не поверила. Но чудо жизни есть – ни один думающий человек не будет этого отрицать! Оглядываясь в прошлое, мы видим ступени судьбы. На главных дорогах случайных встреч не бывает.

Перестройка – время надежд. И тревог. Даже я, зелёная учительница истории, чувствовала – что-то пошло не так. Это понимание не могли родить жизненный опыт (его не было), рассудительность (достояние зрелости, а не молодости), знание расклада сил (в те времена я и не подозревала, сколь глубока пропасть между «почвенниками» и западниками, государственниками и либералами, патриотами и космополитами). Но была интуиция, а ещё то, что называется чувством Родины.

Перестройка – ранняя зорька нашего всероссийского «майдана», растянутого на десятилетия. И до антимайдана, то есть до возвращения Крыма в марте 2014 года, было ещё очень далеко. Нас ожидали парады суверенитетов, кровавые бойни в Средней Азии, две чеченские войны, взрывы домов, захваты заложников, ужасы Беслана и Дубровки.

Юрий Поляков – первый известный писатель, которого я увидела вживую. В этой встрече было много символичного: и то, что она проходила в партийном здании, и то, что автор «ЧП районного масштаба» хорошо знал комсомольскую работу, и направление журнала, который он представлял, и читательская аудитория… Зачин для закрученного литературного сюжета: как дарование ведёт по дороге судьбы, чем испытывает и награждает.

Мои впечатления от встречи были читательскими и человеческими: 1) Поляков – москвич (я не знала его биографии, но поняла это из ответов на вопросы); 2) государственник – судя по масштабу проблем, о которых он говорит.

Ныне, в пору интернета, когда любая информация доступна, легко найти старые фотографии и документы. Очевидно, что Поляков с тех времён, пройдя определённый путь, изменился. Но внутренне, по сути, два корневых качества, отмеченные мной, остались прежними. Просто они стали ярче, очерченней и определённей.

Москвич-либерал и москвич-государственник – два полярных социокультурных типа. Москвич-либерал смотрит на Россию как на место работы, его миссия – оцивилизовывать «совок» и «быдло», кои не понимают своего настоящего счастья – стать европейцем, разделяющим (по крайней мере, ментально) радости гомосексуальной любви и право развитых демократий бомбить Белград и Ирак. Задача литератора-либерала – относиться с особым цинизмом к «этой стране» и её населению, воспевать олигархический капитализм как высшую стадию развития человечества и падать ниц, подобно Смердякову, перед любым «застранцем» – «и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе».

Москвич-государственник, напротив, смотрит на Россию как на родной дом, который нуждается в постоянной заботе, опёке и участии. Совестливый столичный житель всегда испытывает чувство вины перед провинцией – у неё и возможностей проявить себя меньше, и голос её не всегда слышен в первопрестольной, и жизнь в глубинке беднее и тяжелее.

Писатели помнят «Литгазету» до Полякова – издание узкой группки москвичей-либералов, рупор антирусской пропаганды, отражающий клановое мировосприятие космополитической интеллигенции. И это в словоцентричной стране, с мировыми достижениями в области литературы! Случайность? Мол, тут не до литературы, когда идут залоговые аукционы, «тревожные собственники» делят между собой заводы, а транши МВФ банально разворовываются! Вовсе нет. Советники советовали, исполнители исполняли: все культурные стержни должны быть сломаны, колодцы ценностей загажены, слова девальвированы… А страна – уничтожена.