— Артур, да убери нахер всех отсюда!

И словно по щелчку пальцев, через несколько секунд в просторном помещении остаемся только я и брат.

— Что за представление ты устроил, Ник? — наконец-то мне удается отлепить от себя увесистый кусок трухлявого жира, в который превратился мой брат, и усадить того на диван.

— Прости, брат! Я так скучал… так скучал! — он снова попытался неуклюже встать, но я отрицательно качнул головой.

— Сидеть, — рявкнул на него, когда не дошло молчаливое предупреждение.

— Давид! Ну, зачем ты злишься, брат?! Я же хотел просто встретиться!

— Зато я нет, Ник. Я с тобой хочу встретиться завтра у отца дома. Хочу, чтобы при нем ты мне объяснил, какого черта твои дружки-уголовники торгуют на моей территории краденным оружием! — чеканю каждое слово, чтобы этот молокосос осознал всю серьезность ситуации сейчас. Чтобы завтра у него уже был готов доклад обо всех его делишках на моей территории.

— Прости, Давид. Я не хотел. Это вышло… случайно, Давид. Больше этого не повторится, клянусь!

Подхожу к стойке бара и, выбрав самое дорогое пойло, плескаю в стакан, выпиваю залпом. Этот сопатый малолетний придурок меня выводит из равновесия. Не пацан, дитя малое как будто. Смотрю на его размякшую тушу, расплывшуюся по дивану, на обвисшие щеки… Твою мать, да ему всего двадцать, а выглядит…

— Нет, Николоз, — качаю головой и наливаю еще янтарной жидкости, беру стакан и, прихватив вдогонку бутылку, присаживаюсь напротив брата, смотрю ему прямо в глаза, — пацан должен отвечать за то, что он делает. А ты, мать твою, подставил не только меня и мой бизнес под угрозу. Ты еще подставил отца и всю нашу семью. Ты хоть понимаешь, что если менты начнут копать, то все, чем живет отец и чем живу я, разрушится, как карточный домик. Крысы, что сидят сейчас под страхом смерти по норам, почуяв опасность, побегут первые, и тогда все… пиздец…

Развожу руками, и коньяк выплескивается из стакана, попадая мне на руку.

— Давид, я все понимаю. Все, — лепечет Николоз, потупив взгляд, — но я не мог поступить по-другому…

Он хотел сказать что-то еще, но заозиравшись по сторонам, замолк.

Наблюдая за поведением брата, я понял, что здесь явно что-то нечисто. Есть что-то или кто-то за его спиной, кого он боится.

— Ты у кого-то под прицелом? — напрямую спрашиваю его.

— Что? — он бросает на меня затравленный взгляд. — Нет-нет, ты что, я сам, один!

— Хорошо, — я дал парню расслабиться, — давай допустим, что я не буду разговаривать с отцом о тебе.

— Спасибо, Давид! — у брата загорается взгляд.

— Вообще-то, я сказал «допустим». Но… я хочу знать, на что ты готов пойти ради того, чтобы я молчал? Что ты можешь сделать, чем отплатить мое молчание? — я вопросительно выгнул бровь, натянул кривую усмешку и ждал… ждал самого худшего и не обманулся.

— Да все, Давид! Что скажешь! Хочешь… Хочешь, я встану перед тобой на колени? Буду умолять, унижаться… Ты же любишь, когда у тебя валяются в ногах. Так вот я готов, Давид!

Я даже не успел ничего сообразить, насколько шокировал меня ответ брата, как вдруг он упал на колени и пополз ко мне.

— Твою мать! Николоз! — вскочил на ноги. — Встань! Немедленно!

— Нет, брат! Я пацан и должен отвечать за свои поступки, — передернул он мои слова.

— Будь по-твоему, — брезгливо скривил я губы. Подождал, пока паршивец, спотыкаясь на руках, подползет ближе.

— Так ты простил? Простил меня? Давид?

Присаживаюсь перед ним на корточки и переворачиваю бутылку вверх дном, выливаю содержимое Николозу на макушку.

— Нет, — резко выпрямляюсь, и когда он пытается схватить меня за штанину, грубо отталкиваю ногой его руки.