- Нет спасибо, - как-то резко и недоверчиво произносит она. - Я просто номера не помню, - спешит оправдаться, уже спокойнее отвечает она. 

- Хорошо, - иду к полке возле телевизора, беру зарядное устройство. – Давай свой телефон кар…, - запинаюсь, вспоминая наш уговор. – Яна, - Она протягивает мне аппарат, и я нарочно прикасаюсь к ее пальчикам, а они просто ледяные. Качаю головой, ставлю ее телефон на зарядку. Сажусь напротив нее в кресло, двигаю чашку с еще горячим чаем. – Пей, грейся. Может коньячку в чай добавить? Так согреешься быстрее, да и для профилактики. Так и заболеть можно, - а кареглазая, опять кусает губы, не понимая, что дразнит меня этим. 

- Можно – соглашается она. Достаю бутылку коньяка. Немного плескаю нам в чашки. 

- Пей и ешь, не стесняйся. 

- Спасибо, - вновь благодарит она, грея руки об чашку. И пальчики у нее такие маленькие, нежные, ухоженные. Не с метровым маникюром, как это сейчас модно, а аккуратные. Альф подходит к Яне, садится перед ней и заглядывает в рот, выпрашивает еду, когда я гаденыша только что накормил. Кареглазая улыбается щенку искренней, красивой улыбкой, берет кусочек ветчины и кормит его с рук. 

- Ну все, он теперь от тебя не отстанет, - говорю я, коса посматривая на предателя пса. Меня он боится, а на нее как на родную смотрит. А потом и вовсе набирается наглости и ставит на нее лапы, прося еще. Я бы отругал его за попрошайничество, но Яна так мило ему улыбается, гладит его, что я не могу отвести от нее взгляд. 

- Хороший он у тебя. Я тоже всегда хотела собаку с детства. Но у моей мамы была аллергия. 

- Какие твои годы, еще заведешь себе собаку. 

- А сколько по- твоему мне лет? – с интересом спрашивает она. 

- Лет двадцать пять, не больше, - честно отвечаю я. 

- Мне двадцать девять, почти тридцать. Но спасибо за комплимент. 

- Это не комплимент, ты действительно выглядишь на двадцать пять, - кареглазая смущается, отводит от меня взгляд, продолжая кормить Альфа. – Лучше скажи мне, как так вышло, что ты застряла в этой глуши в такую погоду, - она перестает улыбаться, допивает чай, отставляя чашку. 

- Сказала же, по работе, - намекает, что я лезу не в свое дело. 

- Что за работа, если не секрет, - продолжаю настаивать я. Она долго молчит, словно обдумывает, стоит ли мне отвечать. 

- Я журналистка из газеты. Здесь жила бабушка, ветеран войны, которую лишили всех льгот из-за какой-то ошибки чиновников. Я ездила к ней, хотела статью про нее написать, - так складно отвечает она. Врет и даже не запинается. Я ложь всегда за версту чувствую, никакая она не журналистка, а маленькая врушка. Киваю головой, делая вид, что поверил. Яна скидывает с себя плед, встает с кресла, снимает с зарядки свой телефон, ждет, когда он включится. Пальчик закусывает, волосы поправляет, проводя по ним рукой, а я представляю какие они мягкие, шелковистые, и как будут чувствоваться, если запустить в них руку. 

- Действительно нет связи, - в каком-то отчаянии произносит она, и начинает строчить сообщение. Облокачивается на тумбу и немного выставляет округлую и аппетитную попку вперед. И тут во мне просыпается мужчина на примитивном уровне. Меня окатывает жаром внезапное желание, и вся кровь приливает в пах. Твою мать, кареглазая, что ты со мной сотворила всего за час нашего знакомства? Поднимаюсь с кресла, иду на кухню, снова ставлю чайник, чтобы заварить еще горячего чая. Глубоко вдыхаю, понимая, что это будет чертовски сложно находиться с этой женщиной в одной комнате и не иметь возможности касаться ее.