Завхоз РКИ ходил по полю и приставал ко всем:

– А что это Зверя не видно? Где Зверь?

Антон показывал кнутом на восток:

– Зверь во второй колонии. Там завтра жито жать будем, пусть отдохнет.

В лесу были накрыты столы. За торжественным обедом ребята усадили Черненко, угощали пирогами и борщом и занимали разговорами.

– Это вы славно устроили: жатку.

– Правда ж, добре?

– Добре, добре.

– А что лучше, товарищ Черненко, конь или жатка? – стреляет глазами по всему фронту Братченко.

– Ну, это разно сказать можно. Смотря какой конь.

– Ну вот, например, если такой конь, как Зверь?

Завхоз РКИ опустил ложку и тревожно задвигал ушами. Карабанов вдруг прыснул и спрятал голову под стол. За ним в припадке смеха зашатались за столом хлопцы. Завхоз вскочил и давай оглядываться по лесу, как будто помощи ищет. А Черненко ничего не понимает:

– Чего это они? А разве Зверь – плохой конь?

– Мы променяли Зверя на жатку, сегодня променяли, – сказал я отнюдь без всякого смеха.

Завхоз повалился на лавку, а Черненко и рот разинул. Все притихли.

– Променяли на жатку? – пробормотал Черненко и глянул на завхоза.

Обиженный завхоз вылез из-за стола.

– Мальчишеское нахальство и больше ничего. Хулиганство, своеволие…

Черненко вдруг радостно улыбнулся:

– Ах, сукины сыны! В самом деле? Что же с жаткой будем делать?

– Ну что же, у нас договор: пятикратный размер убытков, – жестко пилил завхоз.

– Брось, – сказал Черненко с неприязнью. – Ты на такую вещь не способен.

– Я?

– Вот именно, не способен, а поэтому закройся. А вот они способны. Им нужно жать, так они знают, что хлеб дороже твоих пятикратных, понимаешь? А что они нас с тобой не боятся, так это тоже хорошо. Одним словом, мы им жатку сегодня дарим.

Разрушая парадные столы и душу завхоза РКИ, ребята подбросили Черненко вверх. Когда он, отряхиваясь и хохоча, встал наконец на ноги, к нему подошел Антон и сказал:

– Ну, а Мэри и Коршун как же?

– Что – «как же»?

– Ему отдавать? – кивнул Антон на завхоза.

– А что же, и отдашь.

– Не отдам, – сказал Антон.

– Отдашь, довольно с тебя жатки! – рассердился Черненко. Но Антон тоже рассердился:

– Забирайте вашу жатку! На черта ваша жатка? Что, в нее Карабанова запрягать будем?

Антон ушел в конюшню.

– Ах, и сукин же сын! – сказал озабоченно Черненко.

Кругом притихли. Черненко оглянулся на завхоза:

– Влезли мы с тобой в историю. Ты им продай как-нибудь там в рассрочку, черт с ними: хорошие ребята, даром что бандиты. Пойдем, найдем этого черта вашего сердитого.

Антон в конюшне лежал на куче сена.

– Ну, Антон, я тебе лошадей продал.

Антон поднял голову:

– А не дорого?

– Как-нибудь заплатите.

– Вот это дело, – сказал Антон, – вы умный человек.

– Я тоже так думаю, – улыбнулся Черненко.

– Умнее вашего завхоза.

Летом по вечерам чудесно в колонии. Просторно раскинулось ласковое живое небо, опушка леса притихла в сумерках, силуэты подсолнухов на краях огородов собрались и отдыхают после жаркого дня, теряется в неясных очертаниях вечера прохладный и глубокий спуск к озеру. У кого-нибудь на крыльце сидят, и слышен невнятный говор, а сколько человек там и что за компания – не разберешь.

Наступает такой час, когда как будто еще светло, но уже трудно различать и узнавать предметы. В этот час в колонии всегда кажется пусто. Спрашиваешь себя: да куда же это подевались хлопцы? Пройдитесь по колонии и вы увидите их всех. Вот в конюшне человек пять совещаются у висящего на стене хомута, в пекарне целое заседание – через полчаса будет готов хлеб, и все люди, прикосновенные к этому делу, к ужину, к дежурству по колонии, расположились на скамьях в чисто убранной пекарне и тихонько беседуют. Возле колодца разные люди случайно оказались вместе: тот с ведром бежал за водой, тот шел мимо, а третьего остановили потому, что еще утром была в нем нужда: все забыли о воде и вспомнили о чем-то другом, может быть, и неважном… но разве бывает что-нибудь неважное в хороший летний вечер?